Памятники поздней античной научно-художественной литературы II-V века

Тарент, сооружение лакедемонян, некогда столица Калабрии, Апулии и всей Лукании, славится как своей огромной территорией, стенами и гаванью, так и удивительным местоположением, так как, будучи расположен у самого залива Адриатического моря, он отправляет (отсюда) корабли во все страны: Истрию, Иллирию, Эпир, Ахайю, Африку, Сицилию. Над гаванью возвышается громадный, обращенный к морю, театр, что, разумеется, и было причиной всех бедствий несчастных жителей города.

Случилось так, что они праздновали игры, когда увидели римскую эскадру, гребущую к берегу; приняв ее за неприятельскую, они высыпали навстречу и, не разобравшись, принялись насмехаться: "Кто эти римляне? Откуда они взялись?" Мало того: когда к ним тотчас прибыли послы с жалобой, они их так же позорно оскорбили, осыпав гадкими и постыдными словами. Оттого и началась война. Приготовления к ней наводили ужас, когда столько народов вместе поднялись на Тарент, и всех их сильнее — Пирр, прибывший для защиты полугреческого, основанного лакедемонянами города с военной силой всего Эпира, Фессалии, Македонии, сушей и морем, с пехотой и конницей, оружием и, сверх того, с неизвестными в то время римлянам слонами, усугубившими ужас.

У Гераклеи и кампанской реки Лириса произошло первое сражение против консула Левина[814]; сеча была так яростна, что Обсидий, начальник Ферентинского эскадрона, бросился на царя, привел его в замешательство и принудил бежать с поля боя, сбросив украшения. Все было бы кончено, если бы не устремились вперед слоны, направленные к месту битвы; величиной их, уродливостью, непривычным запахом и ревом напуганные лошади, которым неведомые чудовища показались гораздо большими, чем были в действительности, обратились в бегство и повсюду произвели смятение.

Потом в Апулии, при Аускуле консулы Курий и Фабриций[815] сражались с большим успехом. К этому времени ужас, внушаемый чудовищами, уже рассеялся, и Гай Нумиций, стрелок четвертого легиона, отрубив у одного слона хобот, показал, что и они могут умирать. Поэтому и в них стали бросать копья, а факелы, метаемые в башни, покрыли все вражеское войско горящими обломками. Только ночь положила конец сражению. Сам царь, бегущий последним, был ранен в плечо и отнесен телохранителями на своем щите.

Последнее сражение произошло в Лукании, на так называемых Арусинских полях, под командованием тех же самых полководцев[816], но тогда случай решил окончательную победу, которую должна была обеспечить храбрость. Ведь, когда слоны были вновь выведены на переднюю линию, одного из них, совсем еще молодого, сильный удар копья в голову обратил в бегство; когда он, мчась сквозь гущу своих и сбивая их, издавал жалобный рев, мать узнала его и, словно желая отомстить, стала метаться из стороны в сторону, словно среди врагов, сея ужас и смятение. Таким образом, эти звери, которые первую победу у нас похитили, вторую сделали обоюдной, — третью отдали без боя.

Однако не только оружием и на поле боя, но также разумом и на родине, в стенах Рима, мы должны были сражаться с царем Пирром. После первой же победы, испытав храбрость римлян, хитрый царь потерял надежду на победу своего оружия, и прибегнул к козням: убитых он сжег, с пленными обошелся милостиво и без выкупа возвратил их, а потом отправил послов в Рим и всеми средствами старался добиться того, чтобы, заключив договор, мы ему вернули дружбу.