Памятники поздней античной научно-художественной литературы II-V века

Флора увлекла идея исторически сложившегося величия римского народа, он пытался даже осмыслить причины его одряхления (в этом он стоит выше более поздних представителей историографии, таких, как Аврелий Виктор, Евтропий, писатели истории императоров и др.)· Однако, несмотря на попытку анализа событий по ходу их изложения, Флор не является историком в собственном смысле этого слова. Сочинение его похоже больше на литературную декламацию на исторические темы, чем на исторический очерк, стиль его носит яркую риторическую окраску, изобилуя антитезами, сравнениями, поэтическими оборотами, восклицаниями, рассуждениями этического порядка, восхищенными отзывами о политических деятелях, полководцах и т. д. Манера изложения Флора меняется в зависимости от содержания сочинения: в описании военных подвигов римлян, быстрого роста государства преобладает стремительность, торжественность, даже гиперболичность, столь свойственная панегирику и, напротив, в рассказах о неудачах римлян, которые порой намеренно замалчиваются, декламаторский пафос снижается. Такая тенденциозность в освещении событий, т. е. акцентирование одних фактов и пренебрежение другими, характерна для писателя панегириста, подчиняющего предвзятой цели прославления Рима объективность изложения.

СОКРАЩЕНИЕ РИМСКОЙ ИСТОРИИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Римский народ, начиная ют царя Ромула до Цезаря Августа в продолжении семисот лет, совершил столько дел во время мира и войны, что сравни. кто-нибудь величие его империи с продолжительностью ее существования, он счел бы ее древнее. Он так широко по свету распространил свое оружие, что те, которые читают о его деяниях, узнают историю не одного города, а всего человечества. Ведь столько он преодолел трудностей и опасностей, что кажется, будто сами Храбрость и Фортуна приложили усилия для установления его власти. Поэтому, хотя это наиболее важно, стоит узнать и прочее. Но, так как величина темы сама себе создает осложнение, а разнообразие фактов ослабляет остроту внимания, я поступлю подобно географам: изображу картину всего Рима как бы на небольшой табличке и, надеюсь, этим кое-что будет прибавлено к восхищению, внушаемому римским народом, если я разом продемонстрирую все его величие.

Итак, если бы кто стал рассматривать римский народ как одного человека[806] и беглым взглядом окинул всю его жизнь: как он ее начал, как подрастал и достиг цветущей юности, а затем словно бы состарился, то он нашел бы в процессе его развития четыре последовательные ступени. Первый возраст, при царях, насчитывает почти двести пятьдесят лет, в течение которых римский народ сражался с соседями у границ своей родины: это было его детством. Следующий возраст, от консульства Брута и Коллатина до консульства Аппия Клавдия и Квинта Фульвия[807], охватывает двести пятьдесят лет, в которые он покорил Италию: это был самый побудительный для героев и войн период, поэтому его можно назвать отрочеством. С этих пор до Цезаря Августа прошло двести лет, в течение которых он усмирил весь свет: это сам расцвет империи, подобный некоей могущественной зрелости. От цезаря Августа до наших дней немногим меньше двухсот лет, в продолжении которых из-за беспечности цезарей римский народ как будто состарился и обессилел; разве что в правление Траяна[808] империя напрягает силы и, сверх ожиданий, старость ее будто вновь обрела молодость и снова расцветает.

ДЕТСТВО РИМСКОГО НАРОДА

(7, 8)

Вот первый возраст, и как бы детство, римского народа, в котором он находился при семи царях, наделенных, по какому-то особому стечению обстоятельств, различными талантами именно так, как того требовали интересы и выгоды государства. В самом деле, кто более горяч, чем Ромул? Такой нужен был, чтобы захватить царство. Кто более благочестив, чем Нума?[809] А обстоятельства как раз требовали смягчить суровый народ страхом перед божеством. Кто как не этот Туллий[810], создатель военного искусства, был нужнее воинственным людям, чтобы дополнить их храбрость разумом! А строитель городов Анк?[811] Он расширил город колонией, навел мост, защитил стеной. Далее: какую придали величественность великому народу украшения и отличия Тарквиния[812] одним своим внешним видом! Чего достигла произведенная Сервием перепись, если не того, что государство само себя узнало? Наконец, и ненавистное господство Тарквиния Гордого было кое в чем полезным, скорее даже очень во многом: ведь следствием его было то, что народ, мучимый несправедливостями, загорелся стремлением к свободе.

ВОЙНА С ПИРРОМ

(7, 18, 22)

Далее следует тарентинская война-по названию война с одним городом, но в действительности со многими. Она как бы в одну общую лавину вовлекла кампанцев, апулийцев, также луканов и зачинщиков войны — тарентинцев, словом всю Италию, а с ними вместе Пирра[813], знаменитого греческого царя, чтобы в одно и то же время объединить Италию и предвестить победы за морями.