Памятники поздней античной научно-художественной литературы II-V века

Федон Элидский[897], ученик Сократа, был близким другом Сократа и Платона. Его именем Платон назвал чудесную книгу о бессмертии души. Этот Федон был раб с красивой внешностью и богатым природным дарованием и, по сведению некоторых, он в отрочестве отдавался своим господином на разврат. Говорят, что его выкупил, по внушению самого Сократа, сократик Кебет[898] и обучил философии. Впоследствии он стал знаменитым философом, его речи о Сократе весьма изящны.

Немало было и других рабов, которые сделались потом знаменитыми философами. Из них особенно замечателен Менипп[899], сочинениям которого подражал Марк Варрон в своих сатурах, сам он называл их "Менипповыми", другие — "киническими".

Впрочем и раб перипатетика Феофраста[900] Помпил, и раб стоика Зенона[901], звавшийся Персеем, и раб Эпикура, по имени Мус, были позднее известными философами.

Киник Диоген[902] также был рабом, но он из свободного состояния продался в рабство. Когда его захотел купить коринфянин Ксениад и спросил, какое он знает мастерство, Диоген ответил: "Я умею управлять свободными людьми". Тогда Ксениад, удивленный его ответом, купил его и, поручая ему своих сыновей, сказал: "Возьми моих детей, которыми ты будешь повелевать".

Об Эпиктете[903] же, знаменитом философе, который тоже был рабом, память слишком свежа, чтобы нужно было вспоминать об этом.

23. Обсуждение и разбор отрывков из комедий Менандра и Цецилия "Ожерелье" [904]

Мы читаем комедии наших поэтов, взятые и переведенные с греческих комедий Менандра, Посидиппа, Аполлодора, Алексида[905] и также некоторых других комиков. Они, по правде сказать, доставляют нам немалое удовольствие и представляются настолько остроумными и привлекательными, что, кажется, ничего лучше и быть не может. Но вот если сопоставить их и сравнить с их греческими источниками, сличая рядом внимательно и тщательно отдельные части того и другого текста по очереди, то латинские комедии начинают уступать и становятся ничтожными; настолько они тускнеют перед остроумием и блеском греческих комедий, с которыми им не под силу соревноваться.

Совсем недавно нам пришлось в этом убедиться. Мы читали комедию Цецилия[906] "Ожерелье"; и мне, и присутствовавшим она очень понравилась. Захотелось прочесть и "Ожерелье" (Πλόκιον) Менандра, с которого Цецилий перевел свою комедию. Но после того, как мы взяли в руки Менандра, тут же сразу — благие боги! — каким вялым и холодным показался Цецилий и во что превратился он рядом с Менандром! Право, оружие Диомеда и Главка[907] не более разнилось по стоимости. Мы дочитали до того места, где старик-супруг жалуется на свою богатую и безобразную жену, из-за которой он был вынужден продать свою очень даже умелую и весьма недурную собой служанку, которую жена заподозрила в том, что она — его любовница. Я сам ничего не скажу о степени разницы; я приказал вынуть стихи из обеих комедий и предоставить судить о них другим. Менандр говорит так:

Во всю ноздрю теперь моя супружница
Храпеть спокойно может. Дело сделано
Великое и славное; из дома вон
Обидчицу изгнала, как хотелось ей,
Чтоб все кругом глядели с изумлением
В лицо Кробилы и в жене чтоб видели
Мою хозяйку. А взглянуть-то на нее —
Ослица в обезьянах, — все так думают.
А что до ночи, всяких бед виновницы,
Пожалуй, лучше помолчать. Кробилу я
На горе взял с шестнадцатью талантами
И с носом в целый локоть! А надменности
Такой, что разве стерпишь? Олимпийский Зевс,
Клянусь тобой с Афиной!.. Нет, немыслимо!
А девушку-служанку работящую —
Пойди, найди-ка ей взамен такую же![908]

А Цецилий так: