Памятники поздней античной поэзии и прозы II-V века

И все же, несмотря на невыполнение требований творца "Поэтики", эти поэмы далеко не лишены художественных достоинств; кроме того — и это, может быть, еще важнее — в своем мифологическом обличье они верно и подчас очень тонко изображают душевные переживания и дают представление об умственном уровне своих современников. Интересно также пользование некоторыми художественными приемами натуралистического характера и попытки комбинирования жанров: так, Нонн и Коллуф вводят в эпическое повествование мотивы буколики и анакреонтики.

Следует особо отметить стремление людей этого времени к дидактизму, которое нашло свое отражение в произведениях двоякого рода, в баснях и в стихотворных поучительных сентенциях. До нас дошли, хотя и не полностью, два сборника басен: на греческом языке басни Бабрия и на латинском языке басни Авиана. Их первоисточником являлись общераспространенные сборники басен Эзопа, но позднее авторы вносили в них и некоторые новые мотивы (см. введение к образцам басен Бабрия, стр. 93).

В греческой литературе издавна существовала особая форма философских и моральных изречений — "гном"; всем известны были так называемые "Изречения семи мудрецов"; нередко превращались в ходячие гномы и высказывания оракулов. Эпоха, о которой идет речь, тоже оставила нам довольно большой сборник изречений в виде дистихов и моностихов, которому впоследствии было придано древнее имя Катона (история этого заголовка неясна). Этот сборник ярко отражает сухую, резко индивидуалистическую, порой даже человеконенавистническую мораль современной ему эпохи. Судьба этого сборника очень своеобразна: в течение многих веков ему был обеспечен широкий успех, для нас непонятный: все средневековье и время от XVI вплоть до XVIII века (особенно в Германии) превозносило его; он переводился много раз на новые языки, а после изобретения книгопечатания издавался едва ли не каждые десять лет. Это весьма показательно для мировоззрения тех исторических периодов, когда он пользовался таким почетом.

В противоположность незначительности позитивных моральных правил, изложенных в дистихах "Катона", именно эпоха римского владычества оставила нам наилучшие образцы, так сказать, негативной дидактики, т. е. сатиры: Лукиан, сириец из Самосаты, подверг своей остроумнейшей и беспощадной критике все стороны современной ему эпохи, осмеяв и уже изжившие себя языческие верования и мифы, и мистические культы своего времени, их проповедников и приверженцев, и риторические фокусы в истории и литературе, которые были ему особенно хорошо известны потому, что и сам он немало потрудился на этом поприще.

О том, насколько метки насмешки Лукиана над злоупотреблением риторическими приемами и неуместными украшениями в современной ему прозе, мы, к счастью, можем судить, полагаясь не только на его утверждения, но и на основании самих образцов подобной риторической прозы в виде нескольких дошедших до нас "романов", сохранившихся либо полностью, либо в фрагментах или извлечениях; наиболее знамениты: латинский роман Апулея "Метаморфозы" (более известный под названием "Золотой осел") и прославившаяся во всей позднейшей литературе греческая буколико-эротическая повесть Лонга "Дафнис и Хлоя" (как имя ее автора, так и время ее написания, несмотря на множество исследований, посвященных ей, остаются до сих пор вопросом спорным).

Наряду с романами, сочетающими основную любовную фабулу с всевозможными приключениями (похищениями, разлукой и встречей, узнаванием, мнимой смертью и т. п.), до нас дошли несколько повестей более серьезного содержания: таков длинный (в восьми книгах) философский роман "Жизнь Аполлония Тианского", содержащий в себе интересные данные о верованиях и суевериях этого времени; таковы варианты "исторического" романа псевдо-Каллисфена об Александре Македонском; да и в чисто исторических сочинениях, как у Геродиана или Диона Кассия, влияние романических мотивов и риторического оформления заметно дает себя знать. Пользуется успехом и псевдоисторический анекдот, образцы которого мы имеем в "Различных историях" Элиана.