Памятники поздней античной поэзии и прозы II-V века

Родина — Мантуя, имя — Вергилий, песни — дубравы,
Села и буйная брань, Парфенопея мне — гроб.

ВАСИЛИЙ

Тот, кто украсил стихом дубравы, поля и сраженья,
Здесь под плитою лежит: это писатель Марон.

АСМЕНИЙ

Я — пастуший поэт, но пел и села и битвы.
Ныне здесь я лежу, горьким покоем объят.

ВОМАНИЙ

Рощи покинув, к полям, поля покинув, к сраженьям
Дивный песенный дар музу Маронову влек.

ЕВФОРБИЙ

Песни я пел пастухам, советы давал земледельцам,
Битвы облек в стихи; умер, и здесь погребен.

ЮЛИАН

Здесь обретает покой Вергилий, что сладостной песней
Пана, труд полевой пел и жестокую брань.

ГИЛАСИЙ

Я воспевал пастухов, научил возделывать поле,
Битвы вождей описал, ныне лежу под землей.

ПАЛЛАДИЙ

Здесь Вергилий почил — поэт, чья сельская муза,
Рощи забыв и поля, пела героя и брань.

ЛУКСОРИЙ

О САДЕ, ГДЕ БЫЛИ ПОСАЖЕНЫ ВСЕ ЛЕКАРСТВЕННЫЕ ТРАВЫ [329]

Средь исполинских строений, вздымающих стены высоко,
Дивный раскинулся сад, он и хозяину мил.
Здесь из различных семян растут жизненосные травы;
Свойства лечебные их нам исцеленье несут.
Все здесь наука имеет для Феба с Асклепием; явно
Здесь от недугов любых средство открыто тебе.
Я полагаю, что сад — это неба частица, где правят
Боги: ведь травам дано самую смерть победить.

ПОХВАЛА САДУ ЕВГЕЦИЯ [330]

Сад, где легкой стопой текут Напей,

Где дриады шумят зеленым сонмом,

Где Диана царит средь нимф прекрасных;

Где Венера таит красы сверканье,

Где усталый Амур, колчан повесив,

Вольный, снова готов зажечь пожары,

Ацидальские где резвятся девы;

Там зеленой красы всегда обилье,

Там весны аромат струят амомы[331],

Там кристальные льет источник струи

И по лону из мха играя мчится,

Дивно птицы поют, журчанью вторя.

... ... ...... ... ... ... ...

Тирских всех городов любая слава

Пред таким уголком склонись покорно.

О РУЧНОМ ВЕПРЕ, ВСКОРМЛЕННОМ ПРИ ОБЕДЕННОМ ЗАЛЕ [332]

Вепрь, для бога войны рожденный жить на кручах гор,
В чащах круша дерева, шумящие под бурями,
Корм принимает из рук в чертогах раззолоченных,
Буйный смиряя нрав привычкою к покорности.
Он беломраморных стен не тронет бившем пенистым,
Комнатных пышных убранств копытом не запачкает —
Так он жмется и льнет к руке господской ласковой,
Словно в служители взят не Марсом, а Венерою.

НА ПЬЯНИЦУ, КОТОРЫЙ НИЧЕГО НЕ ЕЛ, А ТОЛЬКО ПИЛ [333]

Столько чаш один осушил ты, сколько
Остальные все, — и не тронув яства:
Дар Цереры, видно, тебе противен;
Нет иных забот — раздобыть вина бы.
Не могу тебя человеком, Нерфа,
Я назвать: бутыль ты с широким горлом!

НА ПОДАГРИКА, УВЛЕКАЮЩЕГОСЯ ОХОТОЙ [334]

Диких коз, кабанов и легких ланей
Он на быстрых "конях, согбенный, гонит,
Но напрасно их гонит и хватает.
Быть с юнцами он хочет, зваться Бавдом;
Сам же стонет от жалкого недуга,
Сил лишившись совсем. Чего ж он хочет?
Хочет в скачке себе свернуть он шею,
Хоть ему умереть в постели б надо.