Памятники средневековой латинской литературы X-XII веков

11. В этот же день пригласил он меня быть его гостем, но поскольку он не счел меня достойным занять место перед каким-либо из его вельможей, то оказался я сидящим на пятнадцатом месте от него и от скатерти. Никто из моих спутников не только не сидел за столом, но и дома-то, в котором я был гостем, не видел. В течение долго тянувшегося и отвратительного обеда с избытком масла, как это и бывает у пьяниц, и какого-то мерзкого рыбного маринада, он задал мне массу вопросов о Вашем могуществе, о Вашем государстве и войске. И после того как я ему последовательно и правильно все ответил, он сказал: «Ты лжешь! Воины твоих государей не способны к конному сражению, не умеют они биться и в пешем войске; величина щитов, тяжесть панцирей, длина мечей и бремя шлемов не позволяют им вести бой ни тем, ни другим способом». И добавил насмешливо: «Мешает им к тому же gastrimargia, т. е. ненасытность желудков, их бог — чрево[63], их отвага — хмель, хитрость — пьянство; их трезвость — слабость, воздержанность — страх. И на море у твоего государя ничтожный флот. Я один могуществен на море, я буду атаковать его своими кораблями, разрушать его приморские города, а города на реках обращу в пепел. А на суше, скажи, кто в состоянии с малым войском противостоять мне? Был при нем сын, была жена, саксы, свевы, бавары, итальянцы, все были с ним, и все же один городишко, оказавший им сопротивление, не сумели они тогда захватить[64], да и вообще не могли бы. Как же они собираются противостоять мне, если бы я пришел? Мне, за кем следует столько воинов, сколько

Жатв на Гаргарском уклоне[65]

, лоз винограда в Мефимне;Рыб в пучине морской, звезд неисчислимей ночных[66]?

12. Когда я хотел ответить ему и по достоинству возразить на это самохвальство, он не позволил мне этого и словно для унижения добавил: «Вы не римляне, а лангобарды!» Он намеревался говорить и дальше и рукой сделал мне знак молчать, но я сказал в возбуждении: «От Ромула, братоубийцы, от кого и получили римляне свое имя porniogenitus, т. е. рожденный от разврата, ведет начало летописание. Он соорудил себе убежище, куда стал принимать неплатежеспособных должников, беглых рабов, убийц, которые заслуживали свою смерть, и множество им подобных, и назвал их римлянами. Они-то и были родоначальниками тех, кого вы называете космокрагами, т. е. миродержцами-императорами. Но мы, лангобарды, саксы, франки, лотаринги, бавары, швабы, бургундцы, так презираем их, что у нас, когда мы в гневе, нет иного бранного слова, чем «римлянин». Одним этим именем, «римлянин», мы обозначаем все, что только есть самое низкое: трусость, алчность, изнеженность, лживость, словом, все самое порочное! А то, что мы, по твоим словам, невоинственны и неспособны к конному сражению — если грехи христиан заслуживают того, чтобы ты упорствовал в этом своем строгом суждении, — в ближайшей битве выяснится, что вы за воины и какова наша воинственность».

13. Раздраженный этими словами Никифор движением руки приказал мне замолчать и покинуть длинный узкий стол. Он велел мне вернуться в ненавистный дом, или сказать по правде, в мою тюрьму. Там, спустя два дня, я был поражен тяжелым недугом, как от негодования, так и от зноя и жажды. И среди моих спутников не было никого, кто бы ни испил из этой чаши и ни боялся, что близок его последний день. Как, спрашиваю я себя, они не заболели, когда питьем их был, вместо хорошего вина, лишь соленый раствор, ложем — не сено, не солома, даже не земля, но лишь жесткий мрамор, а подушкой камень? Когда открытое помещение не ограждало ни от жары, ни от дождя, ни от холода? Сама богиня здоровья[67], вся излившись на них, если б захотела, как говорят обычно, спасти б их не смогла[68]...