Памятники Византийской литературы IX-XV веков

Когда мне рассказали обо всем, что было, я застыл от изумления. Решив, что не могу оставаться безучастным, я подошел к нему и заговорил с ним откровенно: «Малодушествовать в беде пристало людям, не закаленным философией, но никак не тебе, который должен подавать пример выдержки и стоять незыблемо, как крепость. А ты не лучше других ведешь себя, и восхвалить тебя за это я не могу, дивный ты человек! Философский ум, говорим мы, не должен смущаться даже в несчастье явном и близком и уж подавно тогда, когда беда еще далеко и исход ее скрыт непроницаемой тьмой. Бог ведь многое вершит и для непредвиденного находит путь, и преугаданное отвращает! Будущее, предвещаемое в снах ли, или как–то иначе, окружено бывает, как мы знаем, густым мраком и окутано тайной, как завесой. Многих это смущало и уводило далеко от истины. Неожиданно для себя одни достигали счастливого конца, другие — погибали. Тебе известно ведь, что когда Александр Македонский [511] собирался выступить против Тира, ему на голову нечаянно уронил кость ворон, летевший в высоте. Птицегадатели и прорицатели увидели тут дурной знак и отклоняли Александра от задуманного. Он же не послушался, но перенес тяготы похода, осадил и взял город. Так и греки некогда, во время нашествия персов, думали что их вместе с кораблями поглотит море при Саламине, который грозил им гибелью детей, рожденных женами [512]. Но вот, сами того не ожидая, они разбили неприятеля и рассказами о своих трофеях заполнили целые книги. Лидиец же Крез, пройдя реку Галис, надеялся сокрушить великое царство Кира, однако уничтожил свое собственное [513]. А когда карфагенянин Ганнибал жег Италию [514], римляне уже представляли себе, как падет Рим, но негаданно стали властелинами почти всей вселенной. Август, второй после Цезаря единовластный правитель Рима, боялся за свою жизнь, когда Антоний и Клеопатра выступили против него с огромным морским и сухопутным войском, однако неожиданно одержал победу над врагами и захватил их владения — Ливию и Малую Азию [515]. Да нужно ли перечислять судьбы божественного промысла? Управляя нашими поступками, он ведет их к неведомому для нас концу, иногда согласно нашим надеждам, иногда вопреки им, иной раз спутывая то и другое, а иной раз вместо одного подавая другое. Это похоже на то, как если бы кто–то собирался из Пирея [516] переплыть Эгейское море, но силою северных ветров был бы вдруг унесен к Криту и Сардинии. Подобное этому все время разыгрывается на суше и на море. Так и теперь: ты ждешь горя, а придет, может быть, радость, и посеянное в печали принесет обильный плод веселья. Нельзя ждать себе в будущем чего–то одного — будь то одного только ужаса или одного только приятного. К тому же, по слову мудрого Еврипида:

Из уст безвестных и вельможных уст
Одна и та же речь звучит различно [517]

.

Прочие люди, чтобы они ни говорили, способны вызвать тревогу у одного–двух человек, не более, а ты, которому вверены

царские тайны, ты, лучший из астрономов, можешь всех ввергнуть в отчаяние. Поэтому, если и не ради себя самого, то ради всех остальных прогони печаль со своих уст, стряхни ее с себя. Будь весел, как кормчие, никогда не принимающие унылого вида — ни тогда, когда беда только грозит им, ни тогда, когда она их уже настигла. Ведь они знают, что слово, слетевшее с их уст, внушает спасительную надежду пловцам, и поэтому, веселые и стойкие, языком своим предлагают угощение мужества. И это бывает тогда, когда море бушует, волны вздымаются выше Кавказа, а с неба извергаются потоки и опасность стоит перед глазами».

Стыдно ему стало наших слов и, насколько мог, он стряхнул с себя печаль, опять стал как прежде, ласков, весел и обходителен со всеми.

6. На шестой неделе четыредесятницы царь позвал к себе патриарха Герасима и бывших при нем епископов, чтобы в их присутствии поговорить с внуком — обличить его дерзость и отвратить его от дум о побеге. Внук, как полагал царь, устыдится свидетелей, смирится и отложит свои замыслы, в противном же случае будет наказан с общего согласия, и наказывающего не станут порицать.