Пан киллер

От робкого движения уздечка тут же врезается Любиции между ягодиц и в лобковую кость, гениталиям становится больно и неприятно – верёвка раздражает и рвёт промежность, разваливает надвое вагину под трусиками, щемит чувствительные складки наружных половых губ, чёрные колготки готовы лопнуть под напором вздувшейся, напряжённой вульвы. Женщине почему-то немного стыдно за свой запах, хотя аромат тайной плоти, растворённый в спёртом воздухе, слышат лишь она и её мучитель.

Человек, пригрозивший её зарезать, безмолвствует сзади, наверное, пялится на выпяченную задницу хозяйки, засунутой в стул его стараниями. Любиция чувствует присутствие чужого всеми порами кожи, но увидеть его не может. Всё, что доступно взору женщины, скрюченной и запихнутой в окошко стула – узкая полоска света под повязкой из чулка, кусок стены, плинтус и край ковра, под которым скопилось довольно много пыли.

Непослушная русая чёлка щекочет ей виски и рот. Дольская ещё раз дёргает руками, на локтях раздаётся слабый целлофановый треск, однако освободить запястья из пут невозможно – налётчик не пожалел скотча на фиксацию глупой хозяйки.

От бессилия и пыли Любиция громогласно чихает, едва не ударившись о стул подбородком. Ой! Хвост тут же натягивает ей кожу на скальпе, корни волос отзываются острой болью. Стоять на коленях с руками, загнутыми к потолку, да ещё в более чем лёгком наряде – не слишком-то прилично для порядочной тридцатипятилетней дамы. Ну, или почти порядочной, если не брать в расчёт наличие любовника и красного дилдо в прикроватной тумбочке.

– Не режьте меня, я всего лишь чихнула! – поспешно говорит Любиция, отфыркиваясь от падающих в рот волос. – И вообще, невежливо связывать беспомощную женщину её собственным скотчем в её собственной квартире, да ещё и затыкать рот её собственными трусиками.

– Сами виноваты, пани Дольская, – невозмутимо отвечают сзади. – Вы должны были приехать только послезавтра.

– Откуда вы знаете, как меня зовут и когда я должна была приехать?

Этот наивный вопрос разносчик пиццы оставляет без внимания. Он подбирает с пола другие трусики и готов в любой миг запихнуть их в рот хозяйке, но полная женщина в розовом спандексном лифчике и чёрных дымчатых колготках пока не повышает голоса. Она покорно стоит на коленях с запрокинутой головой, верхняя половина её лица прочно стянута нейлоновым чулком с узлом на затылке.

– Наша саксофонистка Катаржина сломала руку, гастроли пришлось прервать на середине, – объясняет прикрученная к стулу Любиция. – Вчера после выступления эта дурочка подцепила какого-то богатого папика, а сегодня сообщила, что они с ним неудачно упали во время сексуальных забав. Папик сломал ногу, а у неё перелом предплечья со смещением. Интересно, что они вытворяли?

– Им виднее. Сочувствую, но вам же хуже, – философски говорит незнакомец.

Киллер слышит запах её взбудораженного тела, капрона и пота. Вблизи телеса Любиции выглядят даже крупнее, чем на фотографии «Румиане полички». Перетянутые скотчем руки накрепко связаны за спину, толстые ноги в чёрном трескучем капроне перехвачены целлофановыми спайками. На талии Любиции рулетами круглятся складки сдобного жира, колготки блестят замасленной плёнкой. Ноги пленницы снайпер связал по меньшей мере в пяти местах – в самом верху бёдер петли положены впритирку к паху, прочно стянуты середины ляжек, затем идёт обвязка над и под коленками, а внизу тщательно обмотаны сведённые щиколотки.

– Не знаю, как к вам обращаться… – начинает Любиция и выжидающе замолкает.

– Никак, – отвечают ей. – Если вам так необходимо, зовите меня Збир (головорез). Это совершенно не имеет значения.

– Хорошо, пусть будет Збир. Как вам не стыдно, пан Збир? Я же полуголая! Вы подкараулили меня в одном белье и колготках, связали скотчем руки и между ног и запихали в этот дурацкий стул… вы не подумали, что это унизительно для одинокой женщины?

Вязка из скотча специально выполнена там, где женщине теснее и больнее всего. Иногда пленница непроизвольно стонет от рези в бёдрах, промежности и запястьях. Кромки липкой ленты грызут её сквозь тонкие мокрые колготки, раздражают, втыкаются острыми гранями в потную, словно разваренную женскую плоть.

– Мне немного стыдно, но я справлюсь, – с усмешкой говорит незнакомец.

Он пока не торопится снова заткнуть ей рот нестиранными трусиками, и Любицию это откровенно радует. Дольская сглатывает, облизывает свои крупные музыкальные губы – едва ли не единственное движение, которое она способна делать связанной.

– А я вряд ли справлюсь, – ядовито цедит она, ёрзая по сиденью вспотевшим бюстом. – Простите, что побеспокоила вас в своей же квартире, но зачем вы прикрутили мне волосы к рукам и зачем связали меня верёвкой в паху? Там невыносимо режет, знаете ли…