Пан (пер. Химона)

Мы обмнялись нсколькими словами по этому поводу, но не пришли къ соглашенію. Я былъ убжденъ въ томъ, что я правъ, и не понималъ его упорства. Въ конц-концовъ онъ предложилъ, каждому итти своей дорогой: кто придетъ первый, будетъ ждать у хижины. Мы отправились. Онъ быстро исчезъ въ лсу.

Я пошелъ своимъ обыкновеннымъ шагомъ и разсчитывалъ, что приду по крайней мр на 5 минутъ раньше его, но когда я подходилъ къ хижин, онъ уже стоялъ тамъ и кричалъ мн:

— Ну, вотъ видите! Нтъ, я всегда хожу этой дорогой, это въ самомъ дл кратчайшая.

Я посмотрлъ на него, очень удивленный. Онъ не былъ разгоряченъ, значитъ онъ не бжалъ. Онъ тотчасъ же простился со мной, поблагодарилъ за мое посщеніе и пошелъ по той же дорог, по которой онъ пришелъ. Я стоялъ и думалъ: «какъ странно! Я долженъ бы немного понимать въ разстояніяхъ, а я уже нсколько разъ проходилъ по этимъ обимъ дорогамъ. Милый человкъ, ты опять плутуешь!.. Не было ли все это лишь предлогомъ?» Я опять видлъ, какъ его спина скрылась въ лсу.

Минуту спустя, я пошелъ вслдъ за нимъ, осторожно и торопясь, и видлъ, какъ онъ все время отиралъ свое лицо, и я зналъ теперь, что онъ бжалъ передъ этимъ. Теперь онъ шелъ очень медленно. Я не спускалъ съ него глазъ и видлъ, что онъ остановился у дома кузнеца. Я спрятался и видлъ, какъ открылась дврь, и господинъ Макъ вошелъ въ домъ. Былъ часъ. Я могъ видть это по трав и по морю.

VIII

Прошло нсколько дней. Моей единственной радостью былъ лсъ и уединеніе. Боже мой, я никогда еще такъ не старался быть боле одинокимъ, какъ въ первый изъ этихъ дней. Весна была въ разгар. Я нашелъ въ пол тысячелистникъ и звздчатку; прилетли зяблики и синицы, я зналъ всхъ птицъ. Иногда я вынималъ изъ кармана двадцатишиллинговыя монеты и стучалъ ими, чтобы нарушитъ уединеніе. Я думалъ: «А что, если придутъ сюда Дидерикъ и Изелина».

Ночей больше не было; солнце опускало свой дискъ въ море и снова появлялось красное, обновленное, какъ-будто оно было тамъ внизу и напилось. Какъ страшно бывало мн по ночамъ, этому не поврятъ ни одинъ человкъ.

Вроятно, Панъ сидлъ на дерев и смотрлъ, что я буду длать. И онъ сидлъ съ открытымъ животомъ и такъ скрючившись, что, казалось, онъ пилъ изъ своего собственнаго живота, но все это онъ длалъ для того, чтобы украдкой смотрть на меня и не спускать съ меня глазъ, и все дерево тряслось отъ его беззвучнаго смха, когда онъ видлъ, что вс мои мысли бгутъ. Везд въ лсу было движеніе: животныя искали, птицы звали другъ друга, ихъ призывы наполняли воздухъ. Это былъ хорошій годъ для майскихъ жуковъ; ихъ гудніе смшивалось съ порханіемъ ночныхъ бабочекъ, то здсь, то тамъ по всему лсу поднимался шопотъ. Было что послушать. Три ночи я не спалъ и все думалъ о Дидерик и Изелин.

Вотъ посмотри, думалъ я, вдь они могутъ притти, и Изелина поманитъ Дидерика къ дереву и скажетъ:- Останься здсь, Дидерикъ, сторожи Изелину, тотъ охотникъ долженъ завязать мн ремень у обуви. — А охотникъ этотъ — я, и она дастъ мн знакъ глазами, и я пойму его. Она идетъ, и сердце мое все понимаетъ; оно не стучитъ больше, оно бьетъ тревогу. Подъ своимъ покрываломъ она нагая съ головы до ногъ, и я трогаю ее рукой.

— Завяжи мн ремень! — говоритъ она и щеки у нея алютъ и тотчасъ же она шепчетъ у самаго моего рта, у самыхъ моихъ губъ:

— О, ты не завяжешь мн ремня, мой милый, нтъ, ты не завяжешь… ты не завяжешь…

Но солнце опустило свой дискъ въ море и снова вышло, красное, помолодвшее, какъ-будто налилось вина тамъ внизу. И шопотъ наполняетъ воздухъ. Часъ спустя она говоритъ мн у самаго моего рта:

— Теперь я должна тебя оставить. — И она киваетъ мн, уходя, ея лицо еще горитъ, ея лицо такое нжное, такое восторженное. И она снова оборачивается ко мн, манитъ меня рукой.

Но Дидерикъ отходитъ отъ дерева и говоритъ:

— Изелина, что ты длала? Я видлъ.

Она отвчаетъ:

— Дидерикъ, что ты видлъ, я ничего не длала.

— Изелина, я видлъ, что ты длала, — говоритъ онъ опять. — Я видлъ, Изелина.

Тогда раздается по лсу ея громкій веселый смхъ, и она уходитъ съ нимъ сіяющая и гршная, съ головы до ногъ. И куда она идетъ?

Къ слдующему другу, охотнику въ лсу.

Была полночь. Эзопъ отвязался и охотился одинъ, я слышалъ его лай тамъ въ горахъ, и когда онъ опять былъ со мной, былъ часъ. По дорог шла пастушка, она вязала свой чулокъ, напвала псенку и смотрла по сторонамъ. Но гд же было ея стадо?

И что она искала въ лсу въ полночь? ничего, ничего.

Отъ безпокойства, можетъ-быть, отъ радости, да. Я подумалъ: «Она слышала лай Эзопа и знала, что я въ лсу». Когда она подошла, я всталъ и посмотрлъ на нее; она была такая молоденькая, нжная. Эзопъ тоже всталъ и посмотрлъ на нее.

— Откуда ты идешь? — спросилъ я ее. — Съ мельницы, — отвчала она. Но что ей было длать такъ поздно у мельницы.

— Какъ это ты не боишься ходить такъ поздно ночью, въ лсу, — сказалъ я, — ты, такая нжная и молодая?