Пан (пер. Химона)

Какъ мн сегодня трудно что-нибудь длать. Мысли, совсмъ не относящіяся къ длу, проносились у меня въ голов; мн показалось, что я сдлалъ ошибку, позволивъ Эдвард сидть все время на нарахъ вмсто того, чтобы предложить ей мсто на скамейк. Я вдругъ снова увидлъ ея смуглое лицо, ея смуглую шею; она ниже завязала передникъ спереди, чтобы талія казалась длинне, по мод; непорочное, двическое выраженіе ея большого пальца какъ-то умилительно, именно умилительно дйствовало на меня, а дв складки за сгиб ея руки были полны привтливости. Ротъ у нея былъ большой, съ красными губами. Я всталъ, открылъ дверь и сталъ прислушиваться. Я ничего не слышалъ, да и не къ чему было прислушиваться. Я снова закрылъ дверь; Эзопъ всталъ со своего мста и смотрлъ на мое безпокойство. Мн пришло въ голову, что я могъ побжать за Эдвардой и попросить у нея нсколько шелковинокъ, чтобы привести въ порядокъ свой садокъ; это не было бы простымъ предлогомъ, я могъ выложить передъ ней садокъ и показать ей заржавленныя петли. Я былъ уже у двери, когда вспомнилъ, что у меня у самого есть шелкъ въ моей книг съ мухами, и даже гораздо больше, чмъ мн нужно. И я тихо и уныло вернулся опять къ себ. Вдь у меня у самаго былъ шелкъ.

Когда я вошелъ, чье-то постороннее дыханіе повяло на меня въ хижин, и я уже не былъ больше одинъ.

VI

Одинъ человкъ спросилъ меня, почему я больше не стрляю; онъ не слыхалъ больше въ горахъ ни одного выстрла, несмотря на то, что онъ стоялъ въ бухт и ловилъ рыбу въ продолженіе двухъ дней. Нтъ, я ничего не стрлялъ, я сидлъ дома, въ своей хижин до тхъ поръ, пока у меня не осталось больше никакой ды.

На третій день я пошелъ на охоту. Лсъ былъ зеленъ, пахло землей и деревьями. Зеленый порей выглядывалъ изъ замерзшаго мха. Я былъ полонъ мыслей и часто присаживался. Въ теченіе трехъ дней я никого не видлъ, кром одного человка, того рыбака, котораго я встртилъ вчера; я подумалъ: можетъ, я встрчу кого-нибудь сегодня вечеромъ, когда буду возвращаться домой, тамъ, на опушк лса, гд встртилъ послдній разъ Эдварду и доктора. Можетъ случиться, что они опять тамъ гуляютъ, можетъ-быть, а можетъ-быть, и нтъ. Но почему я думаю именно объ этихъ двухъ? Я подстрлилъ пару куропатокъ и тотчасъ же зажарилъ одну; затмъ я крпко привязалъ Эзопа. Я лъ лежа на просохшей земл. На земл было тихо. Лишь легкій шелестъ втра да порой крикъ птицы. Я лежалъ и смотрлъ на втви, которыя легко качались отъ движенія воздуха; а легкій втерокъ длалъ свое дло и переносилъ цвточную пыль съ втки на втку, наполнялъ ею невинныя цвточныя рыльца, весь лсъ стоялъ въ очарованіи. Зеленая гусеница, землемръ, ползетъ по ветк, ползетъ, не переставая, какъ-будто ей нельзя отдохнуть. Она почти ничего не видитъ, хотя у нея есть глаза. Она иногда совершенно выпрямляется и нащупываетъ что-нибудь въ воздух, за что ей можно было бы уцпиться; она походитъ на короткую зеленую нитку, которая медленно стежками длаетъ шовъ вдоль втки. Къ вечеру она, можетъ-бытъ, доползетъ туда, куда ей нужно. Все попрежнему тихо. Я встаю и иду, опять сажусь и опять иду; теперь около четырехъ часовъ; когда будетъ шесть, я пойду домой, можетъ-быть, кого-нибудь и встрчу. Мн остается еще два часа, но я уже не спокоенъ и счищаю верескъ и мохъ со своей одежды. Мн хорошо знакома дорога, по которой я иду. Деревья и камыши стоятъ тамъ попрежнему въ своемъ одиночеств, листья шуршатъ подъ ногами. Однообразный шелестъ, знакомыя деревья и камни много значатъ для меня; какое-то странное чувство благодарности овладваетъ мною, все связывается, смшивается со мной, я люблю все. Я поднимаю сухую втку, держу ее въ рук и разглядываю, продолжая сидть и думая о своихъ обстоятельствахъ: втка почти уже совсмъ сгнила, ея несчастная кора производитъ на меня впечатлніе, въ сердц зарождается жалость. И когда я встаю, чтобы итти дальше, я не отбрасываю отъ себя втки, я кладу ее на землю, стою надъ ней и нахожу въ этомъ удовольствіе. Наконецъ, прежде, чмъ покинуть ее, я смотрю на нее въ послдній разъ влажными глазами.

Было пять часовъ. Солнце неврно показываетъ мн время. Я шелъ весь день въ западномъ направленіи и я, можетъ-быть, опередилъ солнечныя отмтки на моей хижин на полчаса. Все это я принимаю во вниманіе; тмъ не мене, остается еще цлый часъ до шести, такъ что я опять встаю и иду немного. А листья шуршать подъ ногами. Такъ проходитъ еще часъ. Я вижу тамъ внизу подъ собой маленькую рчку и маленькую мельницу, которая зимой была покрыта льдомъ. Я продолжаю стоять. Мельница работаетъ, ея шумъ пробуждаетъ меня; вдругъ я останавливаюсь. Я опоздалъ! говорю я вслухъ; боль пронизываетъ меня; я моментально поворачиваюсь и иду домой; но я знаю, что опоздалъ, я начинаю итти скорй, бжать; Эзопъ понимаетъ, что что-то случилось, онъ тянетъ меня за ремень, тащитъ меня за собой, визжитъ и спшитъ. Сухіе листья поднимаются вокругъ насъ. Но когда мы спустились внизъ, къ опушк лса, тамъ никого не было, нтъ, все было тихо, никого не было.