Пан Володыевский

Кетлинг вернулся, как обещал, не опоздав ни на одну минуту, а через полчаса два отряда драгун, по пятидесяти человек каждый, подошли к пролому и начали осторожно пробираться на другую сторону. Скоро они скрылись в темноте. В продолжение некоторого времени Кетлинг приказал бросать гранаты, но недолго, наконец он прекратил свою работу и стал ждать. Сердце его тревожно билось: он прекрасно понимал, как безрассудно было это предприятие. Прошло четверть часа, полчаса, час, казалось, что они уже должны были дойти до места, между тем, приложив ухо к земле, можно было превосходно слышать удары ломов.

Вдруг у подножия крепости, с левой стороны, раздался выстрел из пистолета, который, благодаря влажности воздуха и непрекращающейся пальбе на шанцах, был плохо слышен и, может быть, даже совсем не был бы замечен, если бы не страшный шум, поднявшийся тотчас же вслед за выстрелом. «Дошли, — подумал Кетлинг, — но вернутся ли?» А там раздались крики, треск барабанов, свист дудок, наконец, торопливый, беспорядочный грохот ружей. Стреляли со всех сторон и целой толпой; очевидно, целые отряды прибежали на помощь рудокопам. Но, как и предполагал Володыевский, среди янычар произошел страшный переполох; боясь нападать на своих, они громко перекликались, стреляя наобум и по большей части вверх. Крик и пальба с каждой минутой усиливались. Как в сонном курятнике, когда в него среди ночи ворвется вдруг хищная куница, сразу поднимается страшный шум, кудахтанье и переполох, — так поднялась суматоха и вокруг замка. С шанцев начали бросать гранаты, чтобы рсветить местность. Кетлинг направил несколько пушек в ту сторону, где стояли турецкие сторожевые войска, и стал засыпать их градом картечи. Осветились турецкие укрепления, осветились стены крепости. В городе ударили в набат. Там думали, что турки уже ворвались в крепость. А в турецком городе думали обратное: что осажденные сделали вылазку и сразу атаковали все места минных работ, и поднялась всеобщая тревога.

Темнота ночи благоприятствовала смелому предприятию Володыевского и Мушальского. Пушечные выстрелы и гранаты прорезали темноту только на одно мгновение, и потом становилось еще темнее. Наконец, пошел проливной дождь. Удары грома заглушили стрельбу, раскатываясь по всему небу, они отдавались эхом в скалах. Кетлинг соскочил с вала и подбежал к пролому во главе нескольких десятков людей и стал ждать. Но ждать пришлось недолго.

Вскоре какие-то темные фигуры замаячили между бревнами, которыми был завален пролом.

— Кто идет? — крикнул Кетлинг.

— Володыевский, — раздался ответ.

И минуту спустя оба рыцаря бросились друг другу в объятия.

— Ну что? Как там? — спрашивали офицеры, которые толпой сбежались к пролому.

— Слава богу! Рудокопы перебиты все до одного, инструменты переломаны и разбросаны. Вся их работа пропала даром.

— Слава богу! Слава богу!

— А Мушальский вернулся со своими?

— Нет еще!

— Не пойти ли им на помощь? Мосци-панове, кто из вас пойдет?

Но в ту же минуту у пролома опять замелькали темные фигуры. Это люди Мушальского возвращались поспешно и в значительно меньшем числе: многие из них погибли от неприятельских пуль. Все же они возвращались радостно, так как и их предприятие увенчалось успехом. Некоторые из них принесли с собой ломы, буравы и инструменты в доказательство того, что они были в подкопе.

— А где пан Мушальский? — спросил Володыевский.

— Правда, где же пан Мушальский? — спросили несколько голосов.

Люди из отряда Мушальского переглядывались друг с другом, вдруг один тяжело раненный драгун сказал тихим голосом:

— Пан Мушальский погиб. Я видел, как он упал, я также упал рядом с ним, но я поднялся, а он остался…

Рыцари страшно огорчились, услыхав о смерти знаменитого лучника, ведь это был один из первых кавалеров Речи Посполитой. Стали расспрашивать драгуна, как все это случилось, но он уже не мог отвечать, так как истекал кровью и, наконец, как сноп повалился на землю. Рыцари стали горевать о Мушальском.

— Память о нем навсегда сохранится, — говорил пан Квасибродский, — а кто из нас переживет эту осаду, тот будет прославлять его имя.

— Такого стрелка, как он, никогда уже не будет! — сказал кто-то из воинов.

— В Хрептиеве это был самый сильный человек, — сказал маленький рыцарь. — Нажав талер одним пальцем, он мог вдавить его в свежую доску. Один только пан Подбипента, литвин, превосходил его силой, но он убит под Збаражем, а из живых с ним сравнится разве лишь один Нововейский…

— Да, страшная потеря! — говорили рыцари. — Только в старину рождались такие кавалеры.