Пан Володыёвский

– Да. Горы полностью заслоняют его от холодных ветров, – сказал он, склоняясь над ними обеими. – Заметьте, сударыни, тут и климат совсем иной: тепло, затишно. И весна сюда дней на десять раньше приходит, нежели по ту сторону гор, и деревья раньше листвою покрываются. Вон видите, сереет что-то на склонах – это виноград, пока еще под снегом.

Снег лежал повсюду, однако тут и в самом деле было теплей и тише.

По мере того как они медленно спускались вниз, огней прибывало.

– Славный город и довольно обширный, – заметила Эва.

– Оттого, что татары во время крестьянского мятежа его не сожгли – тут казацкое войско зимовало, а ляхов почти и не было.

– А кто в нем живет?

– Татары. У них здесь минаретик свой деревянный, ведь в Речи Посполитой всякий волен свою веру исповедовать. Еще валахи тут живут, армяне и греки.

– Греков я как-то в Каменце видела, – сказала Бася. – Они, торгуя, повсюду проникают, хотя живут довольно далеко отсюда.

– Поставлен город тоже необычно, – сказал Азья. – Сюда множество людей приходит торговать. Вон то поселение на отшибе, что мы издали видели, зовется Сербы.

– Въезжаем, – сказала Бася.

Они въехали в город. Странный запах кожи и кислоты шибанул их. То был запах сафьяна, выделкой которого занимались, по сути дела, все жители Могилева, армяне в особенности. Азья верно говорил – город отличался своеобразием. У домов, построенных на азиатский манер, окна были забраны густой деревянной решеткой и зачастую вовсе не выходили на улицу, зато со дворов взвивался кверху сноп огней. Улицы были немощеные, хотя камня в окрестностях хватало. Кое-где высились странной формы строения с решетчатыми, прозрачными стенами. То были сушильни, где свежий виноград превращался в изюм. Запах сафьяна царил в городе повсюду.

Пан Гоженский, главный над пехотою, предупрежденный черемисами о прибытии супруги хрептёвского коменданта, выехал верхом ей навстречу. Это был человек уже немолодой, косноязычный и шепелявый – лицо его прошила янычарская пуля. Когда он, непрестанно заикаясь, завел речь о звезде, «коя взошла на небеса могилевские», Бася чуть не прыснула. Но принял он ее весьма гостеприимно. В фортеции ожидал их ужин и на редкость удобный ночлег: свежие и чистые пуховые постели, взятые в секвестр у богатых армян. Гоженский, заикаясь, поведал им за ужином, поздним уже вечером, вещи столь интересные, что их стоило послушать.

По его словам, неспокойным каким-то ветром повеяло вдруг из степей. Пронесся слух, будто мощный чамбул крымской орды, стоявший у Дороша, внезапно двинулся к Гайсыну и к северу от него; к чамбулу присоединилось несколько тысяч казацких конников. Кроме того, невесть откуда пришло много иных тревожных слухов, однако Гоженский не слишком в них верил.

– Зима на дворе, – сказал он, – а с той поры как Господь Бог сотворил этот край, татары исключительно весной начинают шевелиться, поскольку обозов у них нет и фураж для лошадей они с собою брать не могут. Мы хорошо знаем: турков только мороз на дворе держит, так что с первой травою жди гостей, но чтобы зимой – никогда в это не поверю.

Бася долго терпеливо ждала, пока Гоженский все выскажет, а он заикался и двигал губами, словно что-то беспрерывно жевал.

– А как же вы, сударь, разумеете продвижение орды к Гайсыну? – наконец спросила она.

– А так разумею, что там, где стояли орды, лошади почитай всю траву из-под снега выгребли, вот и хотят они в другом месте кош заложить. И того не исключаю, что орда, близ Дорошева войска расположившись, не в ладах с ним – это дело обычное… И союзники они, и воюют вместе, но стоит солдатам ихним рядом оказаться – что на пастбище, что на базаре, – и готово дело, драка.

– Это верно, – подтвердил Азья.

– И вот еще что, – продолжал Гоженский, – вести эти не directe[107] от наездников пришли, а от мужиков, да и здешние татары вдруг заговорили об этом. Три дня тому пан Якубович языков из степи привез, они вести эти подтвердили; вот вся конница враз и выступила.

– Выходит, вы, сударь, с одною пехотой тут остались? – спросил Азья.

– Не приведи Господь! Сорок человек! Едва хватает для охраны крепости; кабы одни лишь могилевские татары поднялись, и то не знаю, как бы я справился.

– Но они-то хотя бы не поднимутся? – спросила Бася.

– Да нет, ни к чему им. Большинство постоянно в Речи Посполитой живет с женами да с детьми – это наши люди. Ну, а чужие – те торговать сюда прибыли, не воевать. Народ мирный.

– Я вашей милости пятьдесят своих всадников оставлю, – сказал Азья.

– Награди вас Бог! Очень вы мне этим удружите, будет кого к нашей коннице за вестями посылать. А и вправду можете оставить?

– Могу. В Рашков прибудут отряды ротмистров, которые некогда к султану перешли, а нынче пожелали вернуться на службу Речи Посполитой. Крычинский, тот несомненно придет с тремястами коней; может статься, и Адурович, остальные подойдут позднее. Гетман велел мне над всеми ними принять командование – к весне, глядишь, целая дивизия соберется.