Пан Володыёвский

Поутру она встала, радуясь, что ночь с ее ужасными видениями уже позади. Далее Бася решила ехать верхом: и поразмяться, и дать возможность Азье поговорить с Эвой наедине, ведь Рашков был уже не за горами, и им полагалось бы вместе подумать, как объявить обо всем старику Нововейскому и получить от него благословение. Азья, сам державший ей стремя, не подсел, однако, в сани к Эве; сперва он вынесся вперед, во главу отряда, затем приблизился к Басе.

Она, тотчас заметив, что отряд еще приуменьшился после Ямполя, обратилась к молодому татарину:

– Я вижу, сударь, ты и в Ямполе часть своих людей оставил?

– Пятьдесят коней, как и в Могилеве.

– Зачем же?

Он странно усмехнулся – губа приподнялась, как у злого, ощеренного пса, – и, чуть помедлив, ответил:

– Хочу располагать этими людьми, дабы обезопасить обратный путь вашей милости.

– Коли войско из степей воротится, его и так будет довольно.

– Войско так скоро не воротится.

– Откуда тебе это известно?

– Ему надлежит доподлинно узнать, что там у Дороша, а это отнимет три, а то и четыре недели.

– Ну, коли так, ты верно сделал, оставив своих людей.

Какое-то время они ехали молча. Азья то и дело поглядывал на розовое лицо Баси, наполовину скрытое поднятым воротником дохи и капюшоном, и всякий раз прикрывал глаза, словно хотел запечатлеть в памяти прелестный ее образ.

– Тебе, сударь, с Эвой надобно поговорить, – начала снова Бася. – И вообще, ты мало с ней говоришь, ей порой даже странно это. Ведь скоро перед лицом пана Нововейского предстанете… Мне и самой неспокойно… Вам бы посоветоваться, с чего начать.

– Мне сперва с вашей милостью поговорить бы хотелось, – странным голосом ответил Азья.

– Так за чем же дело стало?

– Гонца из Рашкова дожидаюсь. Я надеялся уже в Ямполе его застать. Вот и высматриваю.

– А при чем тут гонец?

– Вон, кажется, едет! – ответил, избегая ответа, молодой татарин.

И вырвался вперед, но тут же и вернулся.

– Нет, не он!

Во всей его фигуре, в словах, во взгляде, голосе было что-то столь тревожное и лихорадочное, что тревога эта передалась Басе. Однако же до той поры ни малейшего подозрения не закралось ей в душу. Беспокойство Азьи легко объяснялось близостью Рашкова и грозного Эвиного отца, но у Баси отчего-то было так тяжко на душе, словно решалась ее собственная участь.

Подъехавши к саням, она несколько часов кряду держалась подле Эвы и говорила с нею о Рашкове, об отце и сыне Нововейских, о Зосе Боской, наконец, об окрестности, которая становилась все более дикой и устрашающе пустынной. Правда, пустынно стало сразу за Хрептёвом, но там все же на горизонте порою вился дымок – признак человеческого жилья, быть может, хутора. А тут не было никаких следов человека, и, не знай Бася, что она едет в Рашков, где живут люди и стоит польский гарнизон, она могла бы предположить, что ее влекут куда-то в неведомые дали, на чужбину, на край света.

Озираясь окрест, она невольно придержала коня и вскоре отстала от саней и отряда. Спустя минуту Азья присоединился к ней; отлично зная здешние места, он стал показывать их и называть.

Но продолжалось это недолго – земля начала вдруг дымиться. Очевидно, зима в южной этой стороне была менее суровой, нежели в лесистом Хрептёве. Кое-где в ложбинах, расселинах, на горных уступах и на северных склонах гор лежал, правда, снег, но земля не сплошь была им покрыта, она чернела зарослями кустарника или поблескивала влажной пожухлой травой.

От травы этой поднималась теперь летучая белесая мгла и парила низко над землей, так что издали казалось, будто большая вода сплошь заполнила долины и широко разлилась по всей равнинной местности; затем мгла начала возноситься все выше, заслоняя солнечный свет и переменяя погожий день на мглистый и хмурый.

– Завтра дождь будет, – сказал Азья.

– Только бы не сегодня. Далеко ли еще до Рашкова?

Тугай-беевич окинул взглядом едва различимые сквозь туман окрестности и ответил:

– Отсюда до Рашкова ближе, нежели обратно до Ямполя.

И вздохнул с облегчением, словно великая тяжесть спала с его плеч.

В эту минуту со стороны отряда послышался конский топот и в тумане замаячил всадник.

– Халим! Это он! – вскричал Азья.

Это и в самом деле был Халим; поравнявшись с Азьей и Басей, он соскочил с бахмата и низко поклонился молодому татарину.

– Из Рашкова? – спросил Азья.

– Из Рашкова, господин мой! – ответил Халим.

– Что там слыхать?

Старик поднял к Басе безобразное, иссохшее от тяжких испытаний лицо, как бы спрашивая взглядом, может ли он говорить при ней.

– Говори смело! – сказал Тугай-беевич. – Войско вышло?

– Да, господин. Горстка их там осталась.

– Кто их повел?

– Пан Нововейский.

– А Пиотровичи выехали в Крым?

– Давно уж. Остались только две женщины и старый пан Нововейский с ними.

– Крычинский где?

– На том берегу. Ждет!

– Кто там с ним?

– Адурович со своим отрядом. Оба бьют тебе челом, сын Tyгай-бея, и отдаются во власть твою – и они, и те, кто не успел еще подойти.

– Прекрасно! – сказал Азья, и глаза его загорелись. – Немедля мчись к Крычинскому и вели ему Рашков занять.

– Воля твоя, господин!