Пан Володыёвский

Такая душевная сила была у самоотверженного этого ребенка, у любимой жены отважнейшего рыцаря Речи Посполитой, что в страшную ту минуту первой ее мыслью было: «Отмстить!», а после уж: «Спастись!». Разум ее напрягся до предела, и ясность сознания стала почти чудодейственной. Руки ее принялись нашаривать оружие и наконец наткнулись на костяной ствол его пистолета. Но тотчас она смекнула, что если даже пистолет заряжен и она успеет взвести курок, то прежде, нежели сожмет ладонь, приставит дуло к его голове, он неминуемо схватит ее за руку и лишит последней возможности спастись.

И потому решила действовать иначе.

Все произошло в мгновенье ока. Он и в самом деле угадал ее намерения и молниеносно выбросил руку вперед, но руки их разминулись, и Бася со всей силой молодости, мужества и отчаяния ударила его костяной рукоятью пистолета меж глаз.

Удар был такой силы, что Азья, даже не вскрикнув, рухнул навзничь, как громом пораженный, увлекая ее за собою.

Бася тотчас вскочила и, вспрыгнув на своего скакуна, вихрем понеслась прочь от Днестра в глубь степи. Завеса тумана, сомкнулась за нею. Конь, прижав уши, вслепую мчался среди скал, ущелий, обрывов, проломов. В любую минуту мог он рухнуть с кручи, в любую минуту мог разбиться вместе с всадницей о скалистые уступы, но Басе все уже было нипочем; не было для нее опасности страшнее, нежели татары и Азья… И странное дело! Теперь, когда она вырвалась из рук хищника и он, скорее всего бездыханный, лежал средь камней, над всеми ее чувствами возобладала тревога. Прижавшись лицом к конской гриве, мчась в тумане подобно серне, преследуемой волками, она боялась теперь Азьи несравненно больше, нежели в тот миг, когда была в его объятиях; страх и бессилие завладели ею, она чувствовала себя слабым, заблудшим, одиноким и покинутым ребенком, предоставленным воле Божьей. Какие-то рыдающие голоса возникли в ее сердце и стали взывать, стеная и тоскуя: «Михал, спаси! Михал, спаси!»

А скакун мчал все дальше; гонимый чудесным инстинктом, он перескакивал через проломы в скалах, ловко обходил острые уступы, пока наконец скальный грунт перестал звенеть под его копытами – вероятно, вырвался на ровную луговину, какие простирались здесь меж оврагами.

Конь весь был в мыле, он шумно дышал, раздувая ноздри, однако же несся во весь опор.

«Куда бежать?» – подумала Бася.

И тотчас сама ответила:

«В Хрептёв!»

Однако новая тревога сжала ей сердце при мысли о том, какой далекий предстоит ей путь через жуткую, бескрайнюю пустыню. И то еще ей вспомнилось, что Азья оставил отряды татар в Могилеве и Ямполе. Без сомнения, все татары в сговоре, все они служат Азье, так что, изловив, неминуемо доставят ее в Рашков; надлежало поэтому поглубже уйти в степь, а затем лишь повернуть на север, минуя приднестровские селения.

Это имело смысл еще и потому, что погоня, если таковая будет, несомненно направится вдоль берега; к тому же в степи может встретиться польский отряд, возвращающийся в крепость.

Конь постепенно замедлял бег. Бася, будучи опытной наездницей, сразу поняла, что надо дать ему роздых, чтобы не запалить его. Ясно было и то, что остаться ей средь бескрайних этих степей без коня равносильно гибели.

Бася убавила ход коня и какое-то время ехала шагом. Мгла редела, от бедного скакуна валил горячий пар.

Бася принялась молиться.

Вдруг в тумане, в нескольких сотнях шагов от нее, послышалось конское ржанье.

Волосы на голове у нее встали дыбом.

– Своего загоню, но и тех тоже! – произнесла она громко.

И припустила коня.

Какое-то время скакун летел подобно голубю, преследуемому балабаном; мчался он так довольно долго, из последних уже сил, но вдалеке по-прежнему слышалось ржание. И было в этом из тумана долетавшем ржании что-то безмерно тоскливое и вместе грозное. После первой тревоги Басе, однако же, пришло в голову, что если бы на преследующем ее коне сидел бы кто-то, конь бы не ржал; всадник, чтобы не обнаружить себя, заставил бы его молчать.

«Не иначе как бахмат Азьи бежит за моим», – подумала Бася.

Она вытащила из кобуры оба пистолета, но предосторожность оказалась напрасной. Спустя минуту что-то зачернелось в редеющей мгле и показался бахмат Азьи. При виде Басиной лошади он вприпрыжку подбежал к ней, раздувая ноздри и издавая короткое, прерывистое ржание. Скакун тотчас ответил ему.

– Ко мне! – позвала Бася.

Бахмат, привычный к человеческим рукам, подошел к ней и позволил взять себя под уздцы. «Слава тебе, Господи!» – проговорила Бася, подняв глаза к небу.

В самом деле, то, что она заполучила коня Азьи, было для нее обстоятельством необычайно благоприятным.

Во-первых, два лучших в отряде коня были в ее руках; во-вторых, теперь она могла менять лошадей и, наконец, в-третьих, то, что лошадь Азьи пришла сюда, означало, что погоня выйдет не скоро. Последуй бахмат за отрядом, татары, встревожившись, несомненно, тотчас бы воротились искать своего главаря; теперь же, возможно, им и в голову не придет, что с Азьей что-то приключилось, и на поиски они отправятся, только обеспокоившись слишком долгим его отсутствием.