Пан Володыёвский

Услышав это, воины заскрежетали зубами, и тотчас несколько голосов произнесло с угрозой:

– Почтительней, сукин сын, почтительней! Не забывай: ты нам не ровня!

В ответ Меллехович смерил говоривших взглядом, в которой сверкнула холодная ненависть.

– Я знаю свой долг перед паном комендантом, моим начальником, – сказал он, снова поклонившись Володыёвскому, – знаю и то, что всех здесь худородней, и потому вашего общества не ищу; твоя милость (тут он опять обратился к маленькому рыцарю) про сообщников спрашивал – у меня их двое: один – пан подстолий новогрудский, Богуш, а второй – великий коронный гетман.

Эти слова всех повергли в изумление, и на минуту воцарилось молчание; наконец Володыёвский, шевельнув усиками, спросил:

– Это как?

– А вот так, – ответил Меллехович. – Крычинский, Моравский, Творовский, Александрович и другие в самом деле на сторону орды перешли и много уже зла причинили отечеству, но счастья на новой службе не обрели. А может, совесть в них пробудилась; короче, и служба эта, и слава изменников им не по нутру. Пан гетман хорошо об этом знает, он и поручил пану Богушу с паном Мыслишевским перетянуть их обратно под знамена Речи Посполитой, а пан Богуш ко мне обратился и приказал договориться с Крычинским. У меня на квартире письма от пана Богуша лежат: могу хоть сейчас представить – им ваша милость скорее, чем моим словам, поверит.

– Ступай с паном Снитко и немедля принеси сюда эти письма.

Меллехович вышел.

– Любезные судари, – торопливо проговорил маленький рыцарь, – боюсь, поспешным обвинением мы тяжко оскорбили честного воина. Ежели у него имеются эти письма и все, сказанное им, правда – а я склонен думать, что это так, – тогда он не только рыцарь, прославившийся ратными подвигами, но и верный слуга отечества, и не хула ему причитается, а награда. Черт побери! Надо поскорей ошибку исправить!

Остальные сидели молча, не зная, что сказать, Заглоба же закрыл глаза, на этот раз притворившись, будто дремлет.

Между тем вернулся Меллехович и подал Володыёвскому письма Богуша.

Маленький рыцарь начал читать. И вот что он прочел:

– «Со всех сторон слышу я, что никто более тебя в этом деле полезен быть не может по причине необычайной любви, каковую они к тебе питают. Пан гетман готов их простить и добиться прощения Речи Посполитой обещает. С Крычинским сносись как можно чаще через верных людей и praemium ему посули. Тайну храни строжайше, иначе, не дай Бог, всех их погубишь. Одному пану Володыёвскому можешь открыть arcana, поскольку он твой начальник и много в чем поспособствовать сумеет. Трудов и стараний не жалей, памятуя, что finis coronat opus[85], и будь уверен, что за добрые дела твои матерь наша тебя заслуженной наградит любовью».

– Вот, получил награду! – угрюмо пробормотал татарин.

– Боже правый! Почему же ты никому слова не сказал? – вскричал Володыёвский.

– Я хотел вашей милости все рассказать, да не успел – занедужил после ушиба; а прочим, – тут Меллехович повернулся к офицерам, – мне не велено было открываться. Ваша милость, надо полагать, теперь остальным тоже молчать прикажет, чтоб на тех не навлечь беды.

– Доказательства твоей невиновности неоспоримы – это и младенцу ясно, – сказал маленький рыцарь. – Продолжай свои переговоры с Крычинским. Никто тебе помех чинить не станет, напротив, получишь помощь – вот моя рука, ты благородный рыцарь. Приходи сегодня ко мне ужинать.

Меллехович пожал протянутую руку и в третий раз поклонился. Прочие офицеры, выйдя из своих углов, обступили его и заговорили наперебой:

– Мы в тебе ошибались, но теперь всякий рад твою руку пожать – ты этого достоин.

Однако молодой татарин вдруг выпрямился и откинул назад голову, словно хищная птица, приготовившаяся нанести удар клювом.

– Я не забыл, что вам не ровня, – молвил он.

И вышел из горницы.

После его ухода сразу поднялся гомон. «Нечему удивляться, – говорили меж собой офицеры, – шутка ли – такое обвинение! Ну ничего, покипятится да перестанет. А нам нужно отношение к нему изменить. Душа-то у него поистине рыцарская! Гетман знал, что делал! Чудеса, однако же, чудеса!..»

Снитко втайне торжествовал; в конце концов, не удержавшись, он подошел к Заглобе и сказал с поклоном:

– Прости, сударь, но волк-то наш не изменник…

– Не изменник? – переспросил Заглоба. – Изменник, только благородный, поскольку не нас предает, а ордынцев… Не теряй надежды, любезный пан Снитко, я буду каждодневно за тебя молиться: авось Святой Дух сжалится и дозволит твоей милости блеснуть остротой ума!

Бася, когда Заглоба в подробностях ей обо всем рассказал, страшно обрадовалась; Меллехович с самого начала пришелся ей по душе, и она желала ему всяческого добра.

– Нужно, – сказала она, – нам с Михалом в первую же опасную экспедицию его с собой взять, – это и будет лучший способ выказать ему доверие.

Но маленький рыцарь, погладив розовую Басину щечку, ответил:

– А муха докучливая все про свое жужжит! Знаем мы тебя! Не о Меллеховиче ты печешься и не способа оказать ему доверие ищешь – тебе бы в степь полететь, да прямо в сечу! Не выйдет…

И, сказавши так, поцеловал жену в уста.