Пан Володыёвский

Бася с бьющимся сердцем наблюдала за выступлением войска: ей впервые предстояло участвовать в настоящем походе, и, когда она глядела на этих великолепно вымуштрованных старых степных волков, сердечко ее, казалось, вот-вот выскочит из груди. Уходили солдаты так тихо, что в самой крепости их не было слышно. Не звякали мундштуки, стремя не стукнуло о стремя, сабля о саблю, конь не заржал. Ночь выдалась погожая и на редкость ясная. Полная луна ярко освещала холм, на котором стояла фортеция, и полого спускающуюся от него степь, но едва очередная хоругвь выходила за частокол, осыпанная серебряными искрами, которые луна высекала из сабель, она тотчас исчезала из глаз, словно стая куропаток, ныряющая в море трав. Во всем этом было что-то таинственное.

Басе чудилось, ловчие выезжают на охоту, которая начнется на рассвете, и движутся так тихо и осторожно, чтобы не всполошить раньше времени зверя… И ей нестерпимо захотелось принять участие в этой охоте.

Володыёвский уступил жене, послушавшись уговоров Заглобы. Да и сам он понимал, что рано или поздно все равно придется исполнить Басино желание, и решил не откладывать до другого раза, тем более что разбойники не имели обыкновения пользоваться луками и самопалами.

Крепость они покинули, однако, лишь через три часа после ухода первых хоругвей, это отвечало составленному паном Михалом плану. С маленьким рыцарем шли пан Заглоба, Мушальский и двадцать Линкгаузовых драгун во главе с вахмистром; драгуны эти, все до одного мазуры, был молодцы как на подбор: под защитою их сабель прелестная комендантша могла чувствовать себя в не меньшей безопасности, чем в супружеской спальне.

Бася, собираясь ехать в мужском седле, оделась надлежащим образом: на ней были жемчужно-серые бархатные шаровары – широченные, ниспадающие наподобие юбки и заправленные в желтые сафьяновые сапожки – и кунтушик, тоже серого цвета, подбитый белой крымской овчиной, с нарядною оторочкой по швам; довершали наряд маленькая серебряная патронница тонкой работы, легкая турецкая сабелька на шелковой перевязи и пистолеты в кожаных кобурах. На голове у Баси была шапочка с верхом из веницейского бархата, украшенная пером цапли и обшитая рысьим мехом; из-под шапочки выглядывало открытое, розовое, почти детское личико и пара любопытных, сверкающих, как угольки, глаз.

В таком наряде, верхом на гнедом бахмате, резвом, как косуля, и, как косуля, кротком, Бася походила на гетманского сынка, который под опекою старых вояк впервые отправляется на урок ратного искусства. И опекуны любовались ею; Заглоба с Мушальским толкали друг друга локтями и время от времени то один, то другой чмокал собственный кулак в знак чрезвычайного восхищения. И оба, вторя Володыёвскому, уговаривали ее не волноваться из-за того, что задерживается отъезд.

– Ты в военном деле ничего не смыслишь, – говорил маленький рыцарь, – вот и опасаешься, что мы тебя доставим на место, когда все уже будет кончено. Пойми: одни хоругви напрямик идут, а другие должны крюк сделать, чтобы перерезать дороги, – и потом только начнут потихоньку сходиться, зажимая неприятеля в кольцо. Вовремя приедем, без нас ничего не начнется – все по минутам рассчитано.

– А если неприятель спохватится и между хоругвей проскользнет?

– Враг наш, конечно, хитер и ухо держит востро, но и нам такая война не в новинку.

– Поверь Михалу, – воскликнул Заглоба, – он в этом деле собаку съел. Злой рок вражьих детей сюда пригнал.

– В Лубнах я совсем еще молокосос был, – сказал пан Михал, – и то мне подобные дела доверяли. А теперь, чтоб перед тобой не осрамиться, я особо тщательно все продумал. Хоругви разом объявятся неприятелю, разом закричат и разом на него бросятся – тот и глазом моргнуть не успеет.

– И-и! – пискнула от радости Бася и, привстав в стременах, обхватила маленького рыцаря за шею. – А мне можно будет со всеми, да? Можно, Михалек? – спрашивала она с загоревшимся взором.

– В самую сечу я тебя не пущу: в сумятице нетрудно беде случиться, не говоря уж о том, что лошадь споткнуться может, но я распорядился, чтобы после разгрома оставшихся в живых на нас погнали, – вот тогда мы дадим скакунам волю, и ты сможешь две-три головы отсечь, только помни: за кем бы ни погналась, заходи всегда с левого боку – беглецу не с руки будет ударить, а ты его наотмашь хватишь.

На что Бася:

– Хо! Хо! Я нисколечко не боюсь! Ты сам говорил, что я саблей уже куда лучше, чем дядюшка Маковецкий, владею; никто со мной не справится, никто!

– Смотри, поводья крепко держи, – вмешался Заглоба. – Головорезы эти тоже не лыком шиты, может и так случиться: ты за ним припустишь, а он возьмет да поворотит коня и осадит на месте, и ты с разгону пролетишь вперед, а он тем временем тебя и достанет. Бывалый солдат без надобности скакуну воли не дает.

– И сабли никогда высоко не подымай, чтоб легко было уколоть, если не получится ударить, – добавил Мушальский.