Пан Володыёвский

– Я на всякий случай буду рядом, – сказал маленький рыцарь. – В бою что самое трудное? Сразу о тыще вещей надо помнить: о своем коне и о противнике, о поводьях и о сабле, когда лучше уколоть, когда ударить! У опытного вояки это само собой получается, но на первых порах даже превосходный фехтовальщик часто теряется: сколь он ни умел окажется, а в первом бою любой сопляк, если только в сраженьях руку набил, его с коня свалит… Вот почему я буду поблизости держаться.

– Только мне не помогай и людям прикажи, чтобы без нужды на подмогу не бросались.

– Ну, ну! Еще поглядим, не затрясутся ли у тебя поджилки, когда горячо станет! – ответил, улыбаясь, маленький рыцарь.

– И не спрячешься ли ты кому-нибудь из нас за спину! – закончил Заглоба.

– Поглядим! – с возмущением воскликнула Бася.

Так переговариваясь, они достигли местности, там и сям поросшей густым кустарником. До рассвета осталось совсем уже немного, но пока что сделалось темнее, так как зашла луна и от земли начал подниматься легкий туман, заслоняя отдаленные предметы. В этой легчайшей мгле и сумраке маячившие поодаль заросли разгоряченному Басиному воображению представлялись живыми существами. Порой ей казалось, что она явственно видит людей и лошадей.

– Михал, что это? – спрашивала она шепотом, указывая пальцем на призрак.

– Ничего, кусты.

– А я думала всадники. Скоро мы приедем?

– Часа через полтора все начнется.

– Ух ты!

– Боишься?

– Нет, только сердце ужасно колотится от нетерпения! Бояться – еще не хватало! Ни капельки не страшно! Погляди, какой иней лежит… Хоть и темно, а видно.

Они как раз въехали в ту часть степи, где длинные высохшие стебли бурьяна были покрыты инеем. Володыёвский глянул и сказал:

– Вон там Мотовило прошел. Не дальше чем в полумиле, должно быть, затаился. Уже светает!

И вправду начало светать. Сумрак поредел. Небо и земля стали серыми, воздух сделался прозрачен, верхушки деревьев и кустов словно подернулись серебром. Открылись дальние заросли, точно кто-то сдернул скрывавшую их завесу.

Вдруг от ближайшей купы кустов отделилась фигура верхового.

– Мотовиловский? – спросил Володыёвский, когда казак осадил возле него коня.

_ Так точно, ваша милость!

– Что слышно?

– Гости перешли Сиротский брод и на рев волов повернули к Калюсу. Волов взяли и сейчас на Юрковом поле стоят.

– А где пан Мотовило?

– За холмом, а пан Меллехович со стороны Калюса зашел. Где другие хоругви – не знаю.

– Ничего, – сказал Володыёвский, – я знаю; скачи к пану Мотовило и вели замыкать кольцо. И пусть между собой и Меллеховичем людей поодиночке расставит. Давай!

Казак почти лег на седло и так припустил с места, что у лошади екнула селезенка; вскоре он скрылся из виду. А маленький рыцарь со спутниками поехали дальше – еще бесшумней, еще осторожнее… Тем временем совсем развиднелось. Туман, на рассвете поднявшийся было от земли, рассеялся, а на восточной окраине неба появилась длинная, розовая и сверкающая полоса, и это розовое сверкание передалось воздуху и окрасило холмы, склоны далеких оврагов и верхушки деревьев.

Вдруг до слуха всадников со стороны Днестра донеслось громкое хриплое карканье и впереди, высоко в небе, показалась летящая навстречу заре огромная воронья стая. Ежеминутно то одна, то другая птица от нее отрывалась и, замедлив полет, начинала кружить над степью, как это делают, высматривая добычу, коршуны и ястребы.

Заглоба поднял вверх саблю и, указывая ее концом на воронов, сказал Басе:

– Подивись сметливости этих птиц. Где только ни запахнет сражением, тотчас слетаются со всех сторон, будто их кто из мешка вытрясает. Когда одно войско движется или союзные армии на соединение спешат, такого не увидишь: твари эти умеют угадывать людские намерения, никто их, ясное дело, не оповещает. Sagacitas narium[88] – оно конечно, но и это чуда не объясняет. Трудно не удивляться…

Меж тем карканье стало слышнее, птицы заметно приблизились; тут Мушальский повернулся к маленькому рыцарю и сказал, похлопав ладонью по луку:

– Пан комендант, не дозволишь ли сшибить одну для потехи твоей супруги? Шуму от этого не будет.

– Да хоть две сшибай, – ответил пан Михал, зная слабость Мушальского: любил старый вояка щегольнуть меткостью своих стрел.

Получив разрешение, лучший среди лучников достал из-за спины оперенную стрелу, положил пяткою на тетиву и, поднявши кверху лук и запрокинув голову, замер в ожидании.

Стая приближалась. Осадив коней, все с любопытством уставились на небо. Вдруг раздался жалобный, словно крик ласточки, стон тетивы, и стрела, оторвавшись от лука, умчалась навстречу стае.

В первую минуту могло показаться, что Мушальский промахнулся, но вот одна из птиц перекувырнулась и прямо над головами всадников полетела к земле, не переставая кувыркаться, и наконец, распростерши крылья, стала падать, как лист, преодолевающий сопротивление воздуха.

Еще минута – и птица упала в нескольких шагах от Басиной лошади. Стрела пронзила ее насквозь, и наконечник сверкал чуть пониже зашейка.