Пан Володыёвский

Подъехавшие трое драгун и в самом деле посланы были для Басиной охраны; убедившись в этом, Мушальский стегнул коня и ускакал. Бася было заколебалась, не зная, оставаться ли ей на месте или, обогнув крутой склон, взъехать на холм, с которого они перед боем оглядывали равнину. Но, почувствовав усталость, решила остаться.

Женское естество напоминало о себе все настойчивей. В каких-нибудь двухстах шагах безжалостно добивали последних разбойников, и все яростнее бурлил черный людской водоворот на залитом кровью побоище. Крики отчаяния сотрясали воздух, а Басе, недавно еще преисполненной боевого задора, стало вдруг не по себе, и к горлу подступила тошнота. Она ужасно испугалась, как бы совсем не потерять сознания, и только стыд перед драгунами помог ей удержаться в седле; она старательно от них отворачивалась, чтобы никто не заметил покрывшей ее лицо бледности. Свежий воздух постепенно возвращал Басе силы и бодрость, но не в такой мере, чтобы ей захотелось снова броситься в гущу боя. Да и сделала бы она это лишь для того, чтобы просить сжалиться над остатками ордынцев. Впрочем, понимая, что ее все равно никто не послушает, Бася с нетерпением ожидала конца схватки.

А бой кипел с неутихающей силой. Отголоски сечи и крики не смолкали ни на мгновение. Прошло, быть может, полчаса. Хоругви все теснее сжимали кольцо вокруг врага. Вдруг горстка разбойников – десятка два всадников – вырвалась из гибельного круга и вихрем понеслась к холму.

Скача вдоль обрывистого склона, они и впрямь могли добраться до места, где косогор плавно переходил в равнину, и найти спасение в высоких степных травах. Но на пути стояла Бася с тремя драгунами. Перед лицом опасности она воспрянула духом и обрела способность трезво мыслить. А подумав, поняла, что оставаться на месте – значит погибнуть: скачущие во весь опор всадники собьют их и растопчут, изрубят в куски саблями.

Старый драгунский вахмистр, видно, рассудил так же, потому что, схватив Басиного скакуна за поводья, повернул его и крикнул чуть ли не с отчаянием в голосе:

– Вперед, сударыня! Быстрее!

Бася помчалась как ветер, но… одна: трое верных солдат грудью преградили дорогу врагу, чтобы хоть на минуту задержать его и позволить любимой госпоже уйти.

Меж тем за беглецами немедля пустились вдогонку солдаты, разомкнув при этом кольцо, до сих пор плотно охватывавшее разбойников и те кинулись в образовавшийся разрыв – сперва по двое по трое, а потом и более многочисленными группами. Большая их часть уже вповалку лежала на земле, но человек пятьдесят все же, включая Азба-бея, сумели выскользнуть и теперь стремглав мчались к холму.

Трое драгун не смогли остановить убегающих: после недолгой схватки они свалились с кульбак, а беглецы, следуя за Басей по пятам, с пологого склона холма дружно повернули в открытую степь. Польские хоругви – и впереди всех липеки – во весь опор летели за ними в какой-нибудь полусотне шагов.

В степи, сплошь изрезанной коварными расселинами и оврагами, всадники растянулись наподобие исполинского змея: голова – Бася, шея – разбойники, тело – Меллехович со своими татарами и драгуны, во главе которых летел объятый страхом Володыёвский, немилосердно пришпоривая коня.

В ту минуту, когда противник вырвался из кольца, пан Михал бился в противоположной стороне, и Меллехович опередил его в погоне. У маленького рыцаря волосы на голове шевелились при мысли, что разбойники могут настичь Басю, что она может растеряться и свернуть прямо к Днестру, что который-нибудь из головорезов может, поравнявшись с ней, достать ее саблей, кинжалом или кистенем. И сердце его замирало от страха за жизнь любимого существа. Почти лежа на загривке лошади, бледный, со стиснутыми зубами, с вихрем ужасных мыслей в голове, он колол своего скакуна шпорами, бил саблей и мчался, как стрепет, собирающийся взлететь. Впереди него мелькали бараньи шапки липеков.

– Господи, сделай так, чтобы Меллехович успел. Под ним добрый конь. Помоги ему, Господи! – повторял он с отчаянием в душе.

Но страхи его были напрасны и опасность не столь велика, как казалось влюбленному рыцарю. Ордынцам слишком дорога была собственная шкура, и слишком близко чувствовали они за спиной свою погибель, чтобы преследовать одиночного всадника, даже будь он распрекраснейшей гурией из магометанского рая и будь на нем плащ, сплошь расшитый драгоценными каменьями. Басе, чтоб избавиться от погони, нужно было только, сделав круг, повернуть к Хрептёву: преследователи ни за что бы не поскакали за нею обратно в пасть ко льву, когда впереди была река с камышовыми зарослями, в которых они могли укрыться. Да и липеки на своих горячих конях почти уже их настигали. Басин скакун тоже был много резвей, чем простые косматые бахматики ордынцев, очень выносливые, но не такие быстрые, как лошади благородных кровей. И сама она не только не потеряла присутствия духа, а напротив: лихая ее натура воспрянула и рыцарская кровь вскипела в жилах. Скакун вытянулся, точно лань, ветер свистел в ушах, какое-то упоение напрочь вытеснило из души страх.