Он снова вздыхает, проводит ладонью по лицу и отпивает еще вина из бокала.
– Как тебе известно, твои родители оказались не слишком глубоко под землей. Видимо, они попытались спастись после обрушения почвы. Их тела быстро нашли под завалом. А тебя сразу же отправили в Лондон под присмотром дяди. Все сочли происшествие трагической случайностью, такие далеко не редкость при археологических раскопках. – Между бровей сэра Уильяма пролегла глубокая морщина. – Но кое-что меня тогда насторожило. И я сам обследовал раскоп. Ты говоришь, Дора, что не знаешь, каким образом мы все оказались в Южной Греции. Теперь могу сказать, что версия Хелен меня заинтриговала. Я вложил средства в эти раскопки и изъявил желание тоже участвовать в поисках пифоса.
Твои родители с восторгом отнеслись к моей идее. Я курировал многие раскопки и всегда принимал в них деятельное участие, все прекрасно знали, что я не какой-то там праздный аристократ. И нам удалось добиться успеха, Дора, мы
Пока сэр Уильям говорил все это, Дора ощущала, как сжимается ее сердце. Она догадалась, к чему он клонит.
– Мой дядя… – начинает она.
Его лицо мрачнеет.
– После обвала почвы на месте раскопок мы нигде не могли найти Иезекию Блейка. Он появился значительно позже, с кровавым шрамом через все лицо. Иезекия уверял, что тоже оказался под землей и выбрался из-под завала другим путем. Но дело в том, что существовал лишь единственный путь, по которому можно было спуститься в раскоп и выбраться из него. И еще, Дора… – взгляд сэра Уильяма суровеет. – Я ведь все время был там. Откапывая тебя.
У нее нет ни малейшего желания медлить – ровным счетом никакого!
Дора оставляет Эдварда и мистера Эшмола в карете и, не дожидаясь их, распахивает входную дверь в магазин.
Как только она переступает порог, в ноздри ударяет едкий гнойный смрад и еще какой-то запах – вроде бы аммиачный. Она останавливается, замечает перевернутую полку, осколки фарфора, валяющиеся на полу, словно мусор, выброшенный на берег Темзы.
– Дядя! Дядя!
Доре хочется плакать – она чувствует, как на глаза наворачиваются слезы, – но ее гнев сильнее горя. Как он мог такое сотворить? Если он виновен в смерти ее родителей и посягательстве на ее жизнь, то он поступил так только из-за пифоса. Но каким образом пифос оказался здесь, в Лондоне, после стольких-то лет? И почему? С криками она бежит по торговому залу и спотыкается о полку. Фарфоровые осколки гремят по разбитым половицам. Она слышит треск рвущегося материала.
– Дора!
Это голос Эдварда, но она не обращает на него внимания. Она добегает до подвальных дверей, дергает за ручки – двери не поддаются. Дора присматривается и видит, что замок заперт и цепь, сколько она ее ни трясла, лишь тяжело покачивается в петлях.
Тогда на чердак.
Она разворачивается и поспешно бежит через весь торговый зал.
– Дора! – снова зовет Эдвард, протягивая к ней руку, но она, не замечая этого, протискивается мимо него и мистера Эшмола, который, застыв столбом у прилавка, наблюдает за ней с плохо скрываемой жалостью. Она вбегает в дверь, отделяющую магазин от жилой половины – дверной колокольчик резко звенит ей вслед, – несется вверх по узкой лестнице, безжалостно заставляя ступеньки скрипеть под ее башмачками.
Она дубасит в дверь спальни Иезекии, но ответа нет. В сердцах Дора толкает ее, но в пустой комнате темным-темно.
– Мисси…
Дора резко оборачивается. В дверях ее бывшей спальни стоит Лотти. Служанка заламывает руки, и ее здоровый глаз кажется покрасневшим и опухшим, как будто она только что плакала.
– Где он?
Ее голос окреп – даже она сама слышит в нем угрозу, – и Лотти таращится на Дору, боясь произнести хоть звук.
– Где он?!
Лотти дергается, ее лицо сморщивается.
– Ушел! – наконец выкрикивает она, прижимая кулаки к подбородку. – И я не знаю куда.