Пандора из Сосновки

— Ты хочешь найти общий язык с бабой Нюрой? Рассчитываешь на откровенный разговор? Тогда подарки на самом деле нужны, но только в другом наборе. Например — по мешку муки, сахара и крупы. Ящик растительного масла. Можешь купить еще немного конфет. Над Бабой Нюрой вроде как управа шефствует, но это только слова. В помощи она нуждается!

— Конечно, я куплю, — согласился я, — но эти мешки не поместятся в машину.

— На машине мы с тобой туда не поедем. Дороги нет, даже проселочной. Есть узкоколейка, а к ней — дрезина. Разрешение на ее использование от железной дороги я уже получил. Покупаем подарки, едем в депо, там перегружаем наши мешки на дрезину. И в путь. Переодеться только надо.

Прежде, чем отправиться в путь, мы заехали в магазин рабочей одежды, купили каждому из нас резиновые сапоги, телогрейки, и толстые штаны. Переоделись, загрузили в машину мешки с подарками и отправились в депо железной дороги. Дрезина сияла свежей краской и пахла машинным маслом. Железнодорожники берегли и ухаживали за реликтом своей техники. Мы перегрузили мешки на дрезину, и с большим трудом, но все-таки вдвоем устроились на платформе. Я уселся на мешки, а мой коллега, Иван, взялся за ручные рычаги управления. Если проще, то обычные педали, почти велосипедные, только крутятся они руками. Мы тихим ходом тронулись в путь. Это было незабываемое путешествие, лучше чем на экзотических островах. Маленькая тележка, как большой паровоз, постукивала на стыках рельсов и резво бежала по незаметному в траве ржавому пути. А вокруг стояли реликтовые ели и пихты.

Приехали в Сосновку мы к вечеру, подкатили прямо к длинному бараку, в котором жила баба Нюра. Жила там она не одна. Меньшую часть барака занимала сама, а в большей — по разным клетушкам и сараюшкам разместился домашний скот.

— А вы из управы, что ли? Давно не появлялись! — Вопросом вместо приветствия встретила нас худенькая старушка, одетая в строгие, почти монашеские одежды.

К нашему незваному появлению она осталась равнодушна, а вот мешкам несказанно обрадовалась. Даже лицо зарумянилось.

— Ах, как хорошо. Ай, спасибо, — причитала старушка над мешками, — вот уважили, вот спасли. Это ж насколько мне хватит еды! Ну, теперь я заживу!

Потом мы сидели за дощатым столом в ее горнице, и пили заваренный из травы чай. К чаю был подан мед, варенье и замечательно вкусный домашний сыр.

— Долго гостевать будете? — спросила нас баба Нюра, — Вы никак охотники? Не люблю я, когда зверье убивают, но вы меня не слушайте. Идите себе, стреляйте, только убиенных сюда не тащите. Жалеть я их буду, расстраиваться. Сразу в дрезину грузите, не испортятся, нынче ночи еще холодные. Можете и на болото зайти, там клюква еще прошлогодняя, тугая и зрелая. Прям сладкая. Гостите себе, и мне веселей с вами будет. А завтра я вам блинов подам и сметану свежую. Подкрепитесь, и в лес.

— Спасибо, баба Нюра, — ответил я, — только мы не охотники ни за зверьем, ни за клюквой. Мы с Вами поговорить приехали. Интересует нас один эсесовец, военнопленный Отто Бридар, он здесь в лагере сидел. И еще Полина Кузьмина, она рождением с этих мест. Все, что вспомните о них расскажите нам.

— Отто? — наморщила лоб старушка, — Да был такой, его нельзя забыть. Страшный человек! Хоть и в неволе был, а все норовил свои фашистские порядки установить. Гусем ходил шею выгнувши. И шипел, да фыркал, грозился, что скоро вернется фашистский строй, тогда мы поменяемся местами — мы за колючий забор, а все Бридары с хлыстами и дубинками станут нас в рабстве содержать. Такого не забудешь, хоть и хотелось бы. А вот, Полину Кузьмину я не знаю. Не было такой у нас. Она из каких будет? Срок здесь отбывала, али вольнонаемная какая?

— Она здесь родилась.

— Нет, твердо ответила старушка, — такую не знаю. Про Отто, правильно, Бридар его фамилия, все помню и сегодня — завтра все Вам поведаю. Вы гостите, а я Вам буду сказывать про этого немца.

Со слов бабы Нюры Отто Бридар прибыл в эти места этапом в канун дня Победы, в мае 1945 года. Поселили его в барак к таким же, как и он, пленным немецким офицерам. Они отдельно от рядовых солдат содержались. С первого дня Отто начал делать перепись военнопленных, уточнять звание, обстоятельства, при которых каждый из них в плен попал. Грозил, что все берет под контроль и с каждым, кто бесславно сам сдался в плен, или просто не сумел себя защитить, разговор будет продолжен в Германии. Великая Германия не простит изменников, из-за трусости которых была проиграна война. Не с ними самими, так с их семьями фашисты разберутся. Так угрозами Отто сумел подчинить себе почти всех пленных офицеров вермахта. Его откровенно боялись, ему прислуживали, за него работали и отдавали лучшие куски своего скудного пайка.