Панджшер навсегда

Обратный путь показался тяжелым. По очереди двумя четверками несли тело убитого солдата, именно оно и было самым тяжелым в этом пути. Овражистую расщелину рота прошла спокойно, снайпер молчал, в лучшем случае его все-таки достал Васильев. Афганцы встретили их в кишлаке растерянно, даже в оцепенении, в этот раз они не пили чай, не прятались по углам от случайного ветра, не рассматривали с интересом союзников, они безмолвно стояли, встречая человека, тело которого только что оставила душа. Когда рота остановилась на короткий привал, опустила на снег тяжкую ношу, в лагере началось движение, афганские солдаты предлагали шурави сигареты, консервы, несли горячий чай в алюминиевых кружках, у Ремизова возникло ощущение, что они замаливают свой грех. «Надо же, нам сочувствуют, – сумеречно думал ротный. – Но это не их грех, это нам больше всех надо». Подошел майор, положил ему руку на плечо и ничего не сказал. И это принимается. Афганцы, большей частью взрослые люди, рассматривали чистое светлое лицо восемнадцатилетнего русского солдата и недоумевали, как такой молодой мог погибнуть за чужой ему народ.

* * *

– Рем, просыпайся, Новый год проспишь. – Черкасов в возбужденном состоянии, подшофе тряс ротного за плечо. – Савельев тебя персонально зовет, все собрались.

– А я так хорошо прилег. И сон какой-то странный приснился. Тигр за мной гонялся. В общем, я убежал.

– Сны все странные, либо мы сами думаем ночью смелее, чем днем, либо за нас кто-то додумывает. А тигр – это испытания, которые ты преодолеешь в будущем году. Хороший сон, за это надо выпить еще в этом году, закрепить.

– Ладно, пошли, закрепим.

Компания офицеров второго батальона гудела, как растревоженный улей, синий дым висел над сдвинутыми в штабе батальона столами, радостными возгласами провожали старый год. Ремизов, свежий после сна, трезвый и еще не успевший почувствовать вакханалии праздника, смотрел на шумное застолье с легким недоумением. Люди вычеркивают из прошлого все плохое, они спасаются в своих надеждах, они рассчитывают, перешагнув невидимую черту времени, оставить за ней все свои беды. Они не наивные, но так хотят верить в новогоднюю сказку!.. Уходящий 1984 год был и, наверное, останется самым тяжелым в их жизни, и не забудут они его, как бы ни пытались, и с утра с похмелья будет трещать голова, как проклятая.

– Рем, давай к столу.

– Штрафную ему!

– Ты что такой кислый, лишнего переспал? – Савельев, вальяжно развалившись, сидел во главе стола, он слегка запьянел, и это не мешало слушать, о чем говорят за большим столом. – Налейте ему, а то человек в себя никак не придет. Мы провожаем старый год со всем его дерьмом, за тобой тост, скажи, что ты о нем думаешь.

– Ну что, – Ремизов встал прямо, поднял эмалированную кружку, прокашлялся, – много хороших ребят мы потеряли в уходящем году, досталось нам, – но раз мы собрались за новогодним столом, значит, все не так плохо. Я благодарен этому году за то, что в трудные минуты мы были вместе, смогли за себя постоять. Мой тост за всех нас, за настоящих вояк, за солдат и офицеров второго мотострелкового батальона!

– Ура! – встал рядом со своим командиром его замполит, и, увлекаемые общим порывом, все поднялись с лавок, дружно грянуло троекратное «Ура!».

– Ремизов, – когда разговоры за столом немного приутихли, проговорил начальник штаба, – у меня есть два новогодних подарка для тебя.

– От подарков и от сюрпризов лучше ничего хорошего не ждать.

– Ну, это пессимизм, – Савельев хитро щурился, и это служило хорошим знаком, – твое представление на орден в министерстве подписано, я созванивался с друзьями, скоро будет указ, и, во-вторых, завтра оформляйся в отпуск, а послезавтра – вперед!

Поздним утром, едва проснувшись, осознав, что наступил новый год, Ремизов снова ощутил, как внутри стало легко, а сердце снова часто и сладко застучало. Домой, в Союз, и гори оно все огнем! Теперь только бы расшевелить строевую часть, в которую после празднования не достучишься.

– Командир, ну как спалось в предвкушении отпуска? – в блиндаж спустился Черкасов, занимавшийся с личным составом в праздничные дни, как положено всем замполитам Советской армии. Он был весел и на удивление бодр. – А тебе письмо. Без обратного адреса. Держи.

– Посмотрим, кто меня поздравляет. – После этого он надолго замолчал, разглядывая штемпель почтамта города Киева, где он не имел ни друзей, ни знакомых.

Когда же он вскрыл конверт и до него наконец дошло, что написано на открытке, по его лицу побежали красные пятна, губы сжались в узкую полоску, а в глазах зажглась и погасла ярость. Письмецо пришло от Яресько и его сопровождающих Кравчука и Потапова, уволенных со службы три недели назад. «Желаем тебе, сука, сдохнуть в наступившем году», – эти острые, как шипы, пожелания, эти брызги ядовитой слюны его не пугали, он не верил в силу проклятий и заклинаний, в колдунов и прочую мистику, но возникло ощущение, что наступил в грязь.

– Что там? – Разочарование в лице Ремизова было слишком очевидным, и Черкасов не удержался от вопроса.