Панджшер навсегда

– Еще бы! Конечно, в порядке, я же дома отсыпался, отогревался.

– А я вот тут курочек сообразил. И рота сегодня после операции возвращается, и вы, товарищ командир, прилетели. Все вовремя пришлось.

– Ахмет, – в сердцах проговорил Ремизов, – ты не меняешься, и я просто чертовски рад тебя видеть.

– Ну, рассказывай, продолжай. Сегодня твой вечер, сегодня ты весь вечер должен рассказывать. – Черкасов, истосковавшийся по дому, по жене и сыну, больше часа слушал и слушал Ремизова, улавливая в голосе командира сладкие, как мед, чарующие, как флейта, волшебные звуки. После его слов, после водки и самогона офицеры роты, собравшиеся в блиндаже, поддались грусти, словно над ними прошелестела крылом синяя птица ностальгии, а Сафиуллин, размягчившись, впал в обиду и расстроился. Все сказанное и недосказанное означало только одно: что где-то там, далеко на севере, есть родина, и на мгновение она стала ближе.

– Хватит уже. Я и так вас достал, чувствую, да и в горле у меня пересохло. – Ремизов попытался отшутиться.

– Алексеич, налей командиру, слышал, у него все пересохло. – Замполит, помимо прямых обязанностей бывший еще и тамадой, отреагировал быстро и прямолинейно. – Давайте выпьем за командира, за тех, кто возвращается.

– За тех, кто знает, куда возвращается, – бросил вполголоса Васильев.

– Замполит, лучше ты расскажи. Как операция прошла?

– Нормально, все живы. В остальном, как обычно. – Видя, что ротный смотрит вопросительно и не совсем понимает, что теперь означает «как обычно», Черкасов добавил: – День туда, день обратно, хорошо, что не бегом. В этот раз налегке. Стрелять не пришлось, за нас Кондрат отработал, ему разрешили залп из «Града», так он «душков» накрошил в винегрет. Только ночью, пока ждали, замерзли очень. Вот и вся операция.

– Да бойцы у нас померзли, – вставил слово Айвазян. – Я троих в санчасть отвел. Обморожение и температура.

– Ерунда, отойдут, мы – шестая рота, мы – живучие. Командир, а у нас везуха поперла. Ну, ты помнишь, я же говорил тебе раньше, в сентябре, ты пришел – и все изменится. Так ведь изменилось! Пока ты отмокал в отпуске, ни одного убитого, раненых, правда, много, аж, девять, но тяжелый только один.

– Сапера забыл, – также вполголоса уточнил Васильев, – и шестьдесят третью машину.

– Алексеич, я ничего не забыл, я его не считал. Сапер не из нашей роты. Был бы из нашей – был бы жив. А машина, она и есть машина, тринадцать тонн металлолома.

– Так, что было-то?

– На Дархиндж ходили, а застряли опять в Киджоле. Заняли те же позиции, что и раньше, а они по нам из минометов как врежут! Я со страха чуть в штаны не наложил. Нас дувалы спасли, они невысокие, но все тропинки огораживают, вот мы прямо на тропе и залегли. А сапер… Сапер ошибается один раз, вот он мину щупом и зацепил. Когда его на плащ-палатке выносили, боец из первого взвода наступил на мину, и все осколки достались саперу, а у нас одна оторванная нога и еще восемь легкораненых. Вот такие дела.

– Да, невесело. А с БМП что?

– Там хохма. Сопровождали колонну от Джабаль-ус-Сараджа. Прошли Гульбахор, смотрю, Олексюк поотстал, большие расстояния между машинами, а в них и топливо, и боеприпасы, и все такое… Я ему: какого черта, держи дистанцию, дисциплина на марше! Ну, он и газанул, начал догонять. И тут у него под правой гусеницей как рвануло! Столб земли, пыль, машина днищем кверху, солярка горит. Я думаю, Олексюку мандец, и по кускам не соберем, а он из-под соседнего дувала выползает. Ошарашенный, глаза как тормоза, контузило, конечно, но ведь цел!

– Замполит у нас – настоящий шаман. – Шустов, месяц как вернувшийся из госпиталя и ожидавший в апреле замены, многое помнил и каждым своим шрамом побаивался оставшихся ему недель. – Перед выходом всех запугает, черти разбегаются.

– Я думаю, что состояние тревоги взбадривает. – Замполит довольно усмехнулся.

– Еще говорит, что мы грехи свои вычерпали до дна и заплатили за них вперед.

– Хотелось бы верить.

– Я прав, и нечего тут сомневаться – Черкасов поднялся, продиктовал, как в свое время Ленин апрельские тезисы: – Выживает только тот, кому это надо! Кому не надо, того ни черти, ни ангелы не спасут. Разве что командир спасет, он наконец вернулся. У меня есть тост. За нашу роту!

С ходу, отстояв наряд дежурным по полку, вечером следующего дня Ремизов вместе с Черкасовым зашел в гости к Малике, окунувшись в домашнюю обстановку, в уютный оазис женского тепла. Она похорошела, выглядела спокойной и добродушной и искренне обрадовалась гостям.

– Малика, смотри, кого я к тебе привел! – по выражению лица замполита читалось, что он привел с собой не менее чем Деда Мороза, и тот, несмотря на опоздание, исполнит сейчас все новогодние желания.

– Вот это да! Лейтенант Ремизов! И где же пропадал командир доблестной шестой мотострелковой роты?

– В отпуске, – смущаясь, ответил лейтенант Ремизов.

– На этот раз оправдание принимается.

– Разве без меня скучали?

– Нет, не скучали, но жизнь такая штука… лучше уж поинтересоваться.