Панджшер навсегда

– Рядовой Ищанов! К бою! – рявкнул с удовольствием Кныш, и Ищанов тут же, как учил боевой устав, распластался и замер посреди большой палатки между рядами двухъярусных кроватей, изображая при этом изготовку к стрельбе из автомата из положения лежа.

– Черный, ты прекращай! Хватит распоясываться в моем взводе! – Шанобаев, заместитель командира взвода, и по долгу службы, и по своей натуре не любил, когда разворачивались подобные вечерние спектакли. Но совсем их пресечь он не мог, не по зубам это, да и была у него одна небольшая проблема – в его окружении не осталось ни одного земляка, а без этой опоры в батальоне, в роте ни должность, ни звание старшего сержанта не играли решающей роли.

– Киргиз, у нас все по уставу, а этот взвод и мой тоже. Я в нем два года отслужил, а ты после учебки – только полтора. Стаж службы на моей стороне.

– Все равно прекращай, мы не в Союзе.

– В этом и дело! – демонстративно рассвирепел Кныш. – сли нас кинут на прочесывание, верняк будет бой, вот я и спрашиваю, кто тут готов? Аверьянов!

– Я, – откуда-то из-за спин раздался неуверенный, дрожащий голос.

– Ты готов?

– Я как все. Я – готов.

– Ни хрена ты не готов, – теперь Кныш обозлился по-настоящему, – а ну иди сюда, посмотрим на твой бицепс.

– И я с ним, – вместе с Аверьяновым к нему подошел Смирнов, маленький, шустрый, совсем мальчишка, больше похожий на школьника из девятого класса, чем на солдата.

– Ты зачем?

– А мы всегда вместе.

– Ну давай, шкет. Сорок раз отжаться. Каждому.

Дело не в количестве раз, а в безусловном подчинении новоявленному деду, в соблюдении полуфеодальных традиций. Есть рыцарь, есть вассалы, есть холопы. Кныш считал себя рыцарем, а эту большую армейскую палатку – ристалищем, где сейчас продолжалось закаливание его власти. Все молчали, только поскрипывали половицы, да тяжело дышал Аверьянов, почти касаясь их носом при отжимании. Он смог сделать только тридцать пять раз, выдохся и упал на доски.

– Слабак. – Презрительные усмешки пробежали по лицам дембелей, они самодовольно ожидали продолжения спектакля.

– Я за него, – с напряжением выдохнул Смирнов и отжался еще пять раз за товарища.

– Ты за себя отработай, – прикрикнул «режиссер» Кныш и, немного подумав, добавил: – Еще по двадцать раз. Аверьянов, пошел!

Тот безропотно согнул в локтях руки, почти упал, но все-таки выпрямил их. Потом повторил еще раз. Потом еще. Десятый раз был последним, и на его лице отразилась обида на свое бессилие. Смирнов же, немного отдохнув на прямых руках, глухо и твердо бросил куда-то всем под ноги:

– Я за него… – Теперь он дышал отрывисто и хрипло, лицо из розового стало красным, на мокрых висках, на щеках собрались капли пота. Когда Смирнов отработал и эту норму, поднялся с пола и, как бы прикрывая своим маленьким телом нескладного Аверьянова, неожиданно спокойно и незло посмотрел на Кныша: – Я еще могу, если надо…

– Черный, – не давая тому сказать и слова в ответ, воскликнул Шанобаев, – хватит уже, покуражился.

– Ладно, хватит, – по-барски согласился «дед», – молодец, шкет. Так я что говорю, пацаны. Скоро в кишлаки пойдем шмон устраивать, с «духами» биться, валить их на хрен. И мне интересно, кто у меня за спиной будет. Ты, Олейник? Ты, Ищанов? Или ты, Аверьянов? И что вы делать там будете, за моей спиной, прятаться?

– Я еще буду у тебя за спиной, – негромко бросил Саленко, – меня забыл. И Рейхерта забыл.

– Никого я не забыл. И ты, и Рейхерт впереди пойдете, – он попытался глумливо засмеяться, но его никто не поддержал, даже те, что были из одной с ним компании, – можете и вот эту парочку спортсменов с собой прихватить. И сами у взводного в дозор попроситесь, поняли?

– Поняли, поняли, не переживай.

– Страха нет, Черный.

– Ты, наверное, не за спину, а за свою задницу переживаешь. Не дрейфь, я буду у тебя сзади. Если что – прикрою, – добавил Шанобаев и заметил, как после его слов мирно заулыбались Алексеев, Беккузиев, их дружки из шестой роты. – Я – замкомвзвода, мне положено идти последним во взводе и прикрывать задницы.

– Шутишь все, киргиз. Посмотрим, как оно обернется. В человека, будь он даже и «духом», выстрелить – это не в воробья из рогатки. Не каждому по зубам.

– Шучу. А что делать? Придет время – и увидим, и разберемся. Пару дней назад к нашей позиции старик подошел с огнестрельной раной, помощи просил. Показалось мне тогда, что кто-то зубы свои проверял. Не стал я взводному докладывать.

– Что ты имеешь в виду? – Кныш вдруг побледнел.

– Какая-то сволочь стреляла в старого человека. Может, «духи», а может – нет.

– Ладно, мужики, – вмешался Алексеев, пытаясь разрядить обстановку, – разведка говорит, на прочесывании можно неплохо повеселиться, пошарить по сусекам, правда, вонь везде, как будто зачерствевшим навозом несет. У них тут много брошенных домов, а в них чего только нет… – Он мечтательно закатил глаза, давая понять, что здесь, как в далекой Индии, которую когда-то искал Колумб, есть все.