Панфилыч и Данилыч

Панфилыч задремал, не прислушивался к разговору, его охватило бензиновым теплом, и он мутно подумал, погружаясь в дрему от слабости и изношенности, что врет Толстый; известно, какая корова, рога лопатой. Не успел он это додумать, как фары уперлись в его палисадник.

Михаил расталкивал напарника, что-то говорил, чему-то смеялся вместе с шофером, Панфилыч неодобрительно помахал рукой на их веселье. Михаил уже в это время был в кузове, сбросил груз, лыжи, Удара.

Панфилыч понуро и молча оглядывался, ноги едва держали вареное осевшее грузное тело старика. Михаил уже снова был рядом, что-то говорил, стучал в наглухо заложенные ворота ухаловского дома.

Откликнулась с крыльца Марковна, заохала, загремела заложкой:

– Ты, отец, чо ли?

Панфилыч, ни слова не говоря, прошел мимо Марковны, поднялся на крыльцо, равнодушно посмотрел на сидевшую на половике под столом дочь, прошел в кухню и обессиленно опустился на стул. Калерочка подобралась к отцу, что-то залопотала радостное, на большом лице карлицы блуждала пугающая улыбка.

Марковна возилась в сенях с вещами. В голове у Панфилыча стоял какой-то глухой неразборчивый шум, заурчала машина, ушла, замолкла, а шум остался.

Михаил к теще не поехал. С тестем можно было бы посидеть, но к теще не хотелось. Пашков завез его прямо в промерзшую до льда на углах избу. Пашков был компанейский мужик, когда у него были хороши дела. Сейчас были хороши, он вез браконьерского лося, и следов за ним не было. Он достал бутылку и поставил на стол. Тут они и выпили, в холоде, закусив настроганной ножом мороженой сохатиной, посыпанной солью и перцем.

– Так и живешь, значитца!

– Так и живу, а чо мне? – ответил Михаил. – Сын в интернате да у тещи.

Толстый Пашков уехал.

Михаил натаскал дров, затопил печку и лег спать в одежде и в ичигах, собрав на себя все одеяла, не для кого было раздеваться.

4

На следующий день с обеда стали заходить знакомые и соседи.

Панфилыч был неразговорчив, бутылку не ставил, устало молчал и хмуро говорил уходившим без понятия гостям: бывай, бывай!

Вечером пришел Михаил, в «москвичке» с каракулевым воротником, в каракулевой шапке, в новой синей рубашке под дорогим костюмом, отмытый, выбритый, постриженный, в облаке одеколона.

Напарники посидели над пушниной, почистили, пообтряхивали, порасчесывали. Марковна позашивала кое-где.

Панфилыч понемногу пришел в себя от усталости, но был по-прежнему хмур. Сдавать решили на следующий день. Добыто было много, что называется, за глаза. Столько Панфилыч не приносил в контору с шестьдесят второго года, а уж тогда была у него удача. Видно, напоследки улыбнулось ему охотничье счастье. Михаил же никогда столько не имел.

Связка в одиннадцать соболей так и лежала связанная.

Панфилыч вынул ее из мешка, медленно потянулся за ножом, медленно разрезал бечевку, разбросал соболей по цветам. Михаил и глаз не поднял. Так и смешались роковые соболя с товарищескими, будто ничего и не было.

Панфилыч наметанным глазом оценил соболей, раскладывая их на кучки, и посчитал деньги в уме. Сумма получилась крупная.

Михаил пошутил: что, дескать, получить бы эти деньги разом, а не ждать, пока дадут вторую половину после пушбазы. Панфилыч на это промолчал.

Марковна помнила Митрия – должен бы был приехать, да и за медведя отчитаться. Но Митрий не пришел, душа у него послабже, чем у старшего брата.

Из новостей, которые принес Михаил, было две заметные: одна про то, что где-то на речке Золотоноше два бича напали на охотника и хотели ограбить, а он отбился и одного бича застрелил, а другого два дня выводил из тайги со связанными руками, поморозил и кормил с ложечки. Охотник был золотоношенский, но из каких-то приезжих, по фамилии Сухарев, и вот теперь неизвестно, что будет. Милиция еще не вернулась с места преступления, а оба героя сидят в милиции – и виноватый, и пострадавший; а черт его знает, может, он на них напал, а не они на него.

– Напал, дак не вел бы свидетеля.

– Кто его знает, что у него на уме. Порядок такой в милиции. Преступление надо расследовать.

– Пропал у мужика сезон.

– Спасибо, живой вернулся. Ну, бичи, ну, бичи, занаглели.

Марковна угощала – нажарила, напекла. Панфилыч ел мало, Михаил – повеселее, но водку не трогали ни тот, ни другой.

Вторая история, новости о которой принес Михаил, началась года два тому назад.

Глава третья БАЛЛАДА ПРО ИРИНУ ПОДШИВАЛОВУ И СЕРЕЖУ ПЫЛИНА 1

Ирка эта проработала приемщицей в Шунгулешском коопзверопромхозе года три, а до этого работала в области на Центральной пушбазе товароведом – техникум кончила; и вдруг приехала в Нижнеталдинск и оформилась приемщицей.

Черноволосая, яркая, навешает на себя побрякушек, бус, стекляшек, но и сама ничего, ноги там, грудь – все, в общем, как говорится, в порядке. А смотрит как-то избочась, будто из-за дуги глядит, косится.

Вот именно, с глазами у нее незадача была, один глазок подгулял.

Характер тоже замечается неровный, то наскандалит, завьется, то месяц тихая ходит, как монашка, в землю потупится, платком закутается, бежит из конторы, снежок поскрипывает.