Панфилыч и Данилыч

– Возьми-ка свининки, Миша, – Марковна подложила на тарелку Михаила мяса из жаровни, долила рюмку до краев, вздыхая о судьбе Ирины Подшиваловой и Сережи Пылина. У нее и слеза пробежала по мягкой дряблой щеке. Любила Марковна, чтоб Миша Ельменев приходил в гости, любила угостить его вкусным, посидеть вместе за столом, любуясь на отдаленное подобие воображаемой семьи.

– Гришу-то повидал, нет ли? – спросила Марковна.

– Сбор у них какой-то математический. Говорит – завтра приходи, батя. Шустрый он по математике да по физике. Я учился, всегда по математике списывал ответы, а он, говорят, институтские задачи решает. – Михаил похвастался и примолк, потому что сам-то не особенно верил, Гришка все-таки, если бы кто другой. – Отец, можно сказать, соскучал об ем, а он – завтра приходи, батя. Посидел я там, посидел, задачи решают, все неизвестные!

– Ох уж эта наука, все-то детство у них отымат, – согласно кивала Марковна.

– Мы все в лес за зайцами да рыбу глушить или по ягоды. Я ему говорю: мол, давай отпрошу тебя на несколько дней, из ружья постреляешь. Помню я-то, у нас любимое дело было казенку править – бегать от уроков, вот, думаю, самый раз сынишке улестить, а он говорит, что, мол, подготовка к этой математике, оркестр струнный, пьесу ставят, пляски там народные. Заводной, вертит там всякие дела. Завтра звал вечером, послезавтра вечером, а на воскресенье обещал домой прибежать.

– Совремённые дети, – сказал Панфилыч.

– Умок-то у них слабенький, разве можно тяжелые задачи заставлять решать? Как бы плохо не отразилось…

– Ну, там знают, – хмуро перебил Панфилыч Марковну и посмотрел на часы. Его тянуло в сон.

Михаил сразу же вскочил, попрощался и ушел.

В сенях Марковна шепнула, чтобы Михаил в воскресенье заходил бы с Гришей, настряпает домашнего. Михаилу неудобно было перед доброй старухой, кивнул головой для отвода глаз. Ничего-то, Марковна, ты не знаешь, подумал, ничего-то ты, бедная женщина, не знаешь про своего мужика.

3

После сдачи пушнины напарники при народе походили вместе, посидели в чайной, поставили угощение подвернувшимся знакомым, выпили сами красного вина для блезиру, а сумерками разошлись в разные стороны: Панфилыч – домой, Михаил – в интернат к сыну.

Панфилыч нет-нет да и взматывал головой, поминал охотоведа нехорошими словами. Балай, встретившийся им у конторы днем, так прямо и намекал Панфилычу на пенсию. Шутки шутками, а ясно-понятно. История с неукравшимися соболями была уже известна. Постарался Данилыч, видно, и до охотоведа дошло, но тот ни словом не проговорился, ловкий мужик, без скандалу хочет спровадить: не славно, если дело на штатного охотника по торговле на черном рынке пойдет.

Своим совместным сидением в чайной Михаил как мог оправдал напарника – вот, мол, сидим вместе после промысла, ничего не было. Ну а на каждый роток не накинешь платок, намеками все же давали понять, что знают, а прямо никто ничего.

Глава четвертая В ИНТЕРНАТЕ 1

Когда Михаил, нагруженный кульками с конфетами, пряниками, грецкими орехами и двумя коробками зефиру, забрался по обледенелому крыльцу интерната, в сени мимо него в полутьме шустренько прошмыгнул маленький мальчик и побежал дальше по ярко освещенному коридору, время от времени останавливаясь, застегивая штанишки и крича:

– Гришка! Гришк! Батя приволокся! Гришка!

– Ты зачем кричишь? – поймала мальчика за шиворот толстая девочка с полотенцем.

Мальчик повертелся у нее в руках, затих и пошел шагом, потом вырвался и дерзко крикнул девочке:

– Отвали!

– Здорово, батя, – сказал Гриша и протянул отцу руку.

– Деньги вот получил, – передавая гостинцы, оправдывался Михаил.

Такой уж был взгляд у Гришки – ласковый, но насмешливый, Пану напоминал.

От отца пахло портвейном и мускатным орехом – целый орех изгрыз Михаил, но сына не проведешь.

Гостинцы отнесли на кровать. Михаил суетился, угощал, но товарищи Гришкины не налетели (как это было бы в Михайловом детстве – гужеваться) – взяли по конфетке, по прянику после настойчивых уговоров, да тут же и вышли из спальни, чтобы оставить отца с сыном наедине.

Гришка спрашивал про медведя: дошло до интерната через Петьку Ухалова, интересно мальчишкам. Михаил рассказал, как было дело, не хвастался, а так, между прочим рассказал.

Договаривались насчет воскресенья. Нужно было вместе сходить к теще, Гришкиным бабке и деду, в кино, в магазин за бельем, рубашками и штанами. Разговор как-то шел вкривь и вкось – отец и сильно повзрослевший сын боялись задеть друг друга воспоминанием о матери. Михаил наконец собрался с духом, сказал, что тесть с тещей тоже собираются в воскресенье на кладбище, но сам он хотел бы сходить вдвоем с Гришкой, и все. Теща начнет плакать, причитать.

Гриша, оказывается, тоже об этом думал, сказал, что можно бы и без деда с бабкой, но все-таки лучше потерпеть, а то им будет обидно. Так он здраво рассудил, что Михаил почувствовал, кроме небольшой обиды, взрослое уважение. Точно рассудил малец. Ну, да они все же ему-то дед да бабка, в обиду не хочет дать стариков своих.