- Сон мне про него приснился. Привиделось, словно наяву, будто кто-то кинжалом его убивает. Всякая глупость в голову лезет...
- А его связь, выходит, вас не расстроила?
- Я же умерла, что ему ещё остается, - усмехнулась Лиза. - Значит, Ева Шиманская все же своего добилась?
- При чем здесь Ева? - проговорила Василиса все ещё с ощущением неловкости - кому понравится сообщать о таком! - В Кракове вовсю говорят о его дикой страсти к некоей Агате Дубинской. Она сирота, воспитывается престарелой теткой...
- От ваших слов - дикая страсть пана Станислава - меня саму бросает в холодный пот. Эта Агата, верно, совсем молода?
- Еще шестнадцати нет.
- Будь я жива, - неуклюже пошутила Лиза, - я бы посоветовала ей быть осторожнее.
- Своей сопернице?
- Скорей, подруге по несчастью.
- Я все спросить хочу, вельможная пани, - вдруг заговорил Игнац, чем немало удивил обеих женщин; обычно он молчал, что бы ни случилось. Неужели не было выхода не устраивать фальшивые похороны? Грех это и больше похоже на нечистую аферу, чем на единственную возможность разрешить неразрешимое.
- Игнац! - воскликнула Василиса и покраснела. - О чем ты говоришь? Разве это наше дело? Князья так решили.
Теперь настал черед смутиться Лизе. В самом деле, откуда к ней пришло такое решение? Не очень-то и долго жила она со Станиславом, чтобы согласиться на все, лишь бы уйти от него.
Не иначе на неё повлиял пример родителей. Они устроили фальшивые похороны, объявив умершей живую женщину, и Лиза, не особенно задумываясь, то же самое повторила.
- Вы правы, Игнац, - сказала она мужу Василисы и теперешнему своему товарищу по изгнанию. - Поступок мой достоин всяческого осуждения. И если вы считаете для себя невозможным после такого прислуживать мне...
Теперь уже ученый садовник, кажется, испугался собственной смелости.
- Нет, ни в коем случае, - запротестовал он. - Я сказал это для того, чтобы вы знали, как я к вашему поступку отношусь. Себя отправлять в могилу до срока можно разве что во имя какой-то высокой цели. Возможно, она у вас есть.
Василиса посмотрела на неё сочувствующе и как бы извиняясь за слова мужа. Но слово - не воробей, вылетит - не поймаешь. За столом повисла напряженная тишина, и Лиза сказала излишне громко:
- Пойду проведаю нашу гостью. Может, она уже пришла в себя?
- А ты, Игнашек, мог бы пойти отдохнуть, - ласково сказала мужу Василиса, тоже поднимаясь из-за стола. - Все-таки сегодня у тебя был такой трудный день.
- Ежели шановная пани жена не обидится, я хотел бы на часок зайти в оранжерею. Ведь я только поставил ящик с рассадой, а ничего даже не разбирал, - он посмотрел на строгое лицо супруги и добавил поспешно: Хорошо, всего на полчаса. И тут же прибегу назад. Я помню, что у нас сегодня первая брачная ночь и молодая сгорает от нетерпения...
- Ох и хитрющий ты, пан Магницкий! - улыбнулась Василиса. - Иди к своим деткам, но учти, задержишься, приду, свяжу веревкой и связанным приведу в супружескую опочивальню...
Так, посмеиваясь и подшучивая друг над другом, молодожены разошлись по своим делам. Василиса взяла с каминной полки канделябр и поспешила следом за Лизой.
На этот раз Анита спала. После того, как обе женщины тщательно её осмотрели и никаких серьезных ушибов или переломов на теле девушки не обнаружили, они аккуратно вымыли её, не раз и не два меняя воду в тазу, и переодели в чистую ночную сорочку.
Аниту били и, похоже, частенько, потому что следы как былых побоев, так и совсем свежих имелись. Значит, побои скорее носили характер наказания и не направлялись на то, чтобы её покалечить.
- Что же это за рана? - подивилась Лиза, указывая на стертую кожу на щиколотке шириной в пол-ладони.
- Вероятнее всего, ножные кандалы, - сказала Василиса.
- Думаете, она была в кандалах? Как каторжница?
- Трудно строить догадки по одному только следу на коже, - задумчиво сказала Василиса. - Пока девушка не очнется, нам остается только строить предположения. Ее могли держать где-нибудь как рабыню...
Лиза, открывшая было рот, так и не смогла его закрыть от удивления.
- Рабыню?
- А чему вы удивляетесь? Раз теперь поляки больше не имеют своей страны... Совсем недавно Краков был вольным городом, и вот уже он принадлежит Австрии. Поляки не хотят с этим смириться, а австрийцы добиваются от них повиновения любыми способами. И как со всякими мятежниками не очень церемонятся с коренными жителями... Но что это я вам, княгиня, рассказываю? Вернемся лучше к нашей больной.
- Как вы считаете, кто она?
- Не знаю. Если не принимать во внимание этот безобразный синяк на левой скуле, девчонка прехорошенькая, вы не находите? И ей к лицу ночная сорочка Екатерины Гавриловны... Думаю, с нею случился глубокий обморок от пережитых волнений.
- По-моему, сейчас она просто спит.
- Я могу лишь предполагать, каким образом обморок перешел в сон: она проснулась в чистой постели, не прикованная, как обычно, поняла, что теперь ей ничего страшного не угрожает, и с облегчением заснула. А что думаете вы, Елизавета Николаевна?