Пани царица

– А что мне было делать, коли эта старуха сама мне дорогу перешла, да и говорит: веди, дескать, пане ляше, меня к своей дочке-царице, ибо ведомо мне, что есть у нее до меня нужда великая. А не поведешь к дочке – тебя громом убьет, напущу на тебя порчу, тебя скрючит, скорчит, скособочит, паралик разобьет, борода клоками повылезает, голова оплешивеет, очи бельмами порастут, руки отымутся, ноги онемеют… – Он быстро перекрестился: – Спаси меня пан Бог и Пресвятая Дева Мария! Ну сама посуди, дорогая дочь, разве мог я отказать столь страшной и грозной даме?! Мне просто ничего другого не оставалось, как привести ее к тебе.

Барбара опустила голову, еле сдерживая смех, такие жуликовато-правдивые глаза сделались у воеводы, такой прочувствованной искренностью звучал его голос. А Марианна все-таки успела пробормотать:

– Ну, коли вас, батюшка, для начала разбило бы громом, то все прочее, и паралик, и бельмы, вам было бы уже не страшно! – и только потом расхохоталась. Едва выговорила: – Ну, так и быть, зовите вашу ведьму!

И снова залилась смехом. Хохотал воевода, и Барбара не отставала от них. Они веселились от души, радуясь этому мгновению, радуясь, что хотя бы ненадолго могут забыть об унынии своего существования, и никому даже в голову не пришло – да не могло прийти! – насколько иначе сложились бы их жизни, если бы Марина отказалась от этой встречи.

Никто не постигнет судьбы своей. И слава Богу!

И слава Богу?..

Так или иначе, однако, насмеявшись, воевода вышел за дверь и через несколько мгновений воротился, ведя за собой знаменитую ведьму.

Тощая, согбенная, опирающаяся на кривую клюку, смуглая, словно обгорелая головешка, с седыми космами, выбивающимися из-под черного платка, в каких-то черных лохмотьях, она была похожа то ли на потрепанную кошку, то ли на старую, ободранную ветрами и годами ворону. Ведьма была по-настоящему страшна и отвратительна, однако при виде ее Барбара перевела с облегчением дух. Бог его знает, что лезет порою в голову! Отчего-то показалось, что сейчас в комнату войдет та самая душепогубительная греховодница, которая смущала их с панной Марианной в Смоленске. По легкому вздоху, который испустила госпожа, Барбара поняла, что та тоже таила страх, хотя такого чуда никак не могло случиться. Но теперь от души вовсе отлегло, и женщины с любопытством уставились на ведьму, хотя смотреть там особо было не на что: ворох черных лохмотьев да клюка.

Ведьма стояла согнувшись, и все равно она была повыше ростом, чем панна Марианна. Видимо, это уязвило молодую женщину, потому что она села в свое высокое резное кресло, несколько напоминающее трон (сделано было местным плотником – топорно, конечно, зато внушительно), и вскинула голову:

– Зачем ты здесь?

– Разве ты не хотела меня видеть? – дерзким вопросом ответила ведьма, и Барбара поразилась звуку ее голоса. Он был не молодой, звонкий, и не старческий, надтреснутый, – он был всякий, перемежаясь от порывистых взвизгиваний к хрипам, словно ведьма враз являлась двумя существами: старым и юным.

– Не очень, – вызывающе бросила Марина. – Если бы не принудил меня отец…

– Отец? – перебила незваная гостья. – О нет! Ты сама хотела меня видеть. Душа твоя мечется, рвется, ум твой воспален, нет тебе покоя. Спрашивай, о чем хочешь: я знаю ответ на любой твой вопрос.

– Если так, – насмешливо произнесла Марина, – тебе известны и вопросы? Может ли это быть?

– А то как же, – пожала плечами ведьма, и ее голова еще глубже ушла в согбенную спину. – Мне известно о тебе все! Но главное, что мучит тебя, это жив ли твой муж.

Услышав это, Барбара презрительно поджала губы, а Марина снова расхохоталась.

– Воля ваша, батюшка, – выговорила она наконец. – Вы перестарались. Небось и я сумела бы ворожить – коли мне перед тем встретился пан воевода и рассказал, о чем намерен говорить со своей дочерью.

– Вот-вот, – угрюмо поддакнула Барбара. – Этак ворожить смогла бы даже я!

– Да как ты могла такое подумать! – взвился Мнишек, просто-таки кипя от возмущения, однако Марина, прекрасно знавшая, каков притворщик ее отец, отмахнулась от него:

– Я не виню вас, батюшка. Вам ежели что в голову взошло, то никакая сила вас не остановит, однако не подобает вмешивать невежественную старуху в наши дела, тем паче если они для нас жизненно важны.

– Не позорь отца, – прошамкала старуха. – Он мне ничего о тебе не сказывал. Спроси меня что-нибудь – о прошлом, о том, о чем он заведомо знать не может. И если я отвечу верно о былом, то, может статься, ты поверишь и в мои предсказания будущего?

Она слегка приподняла голову и распялила в улыбке кривой рот, обнажая черную беззубую пасть.