Пани царица

Ведьма молчала, поглядывая на молодую женщину исподлобья, и Барбара вдруг почувствовала, что у нее мурашки поползли по спине. Что-то было в этом взгляде… ненависть? Ревность?.. Да нет, быть того не может, за что этой старухе ненавидеть панну Марианну? Тем более – ревновать! К кому, к чему?! О Господи, чего только не полезет в голову со страху!

– Димитрий жив, – медленно кивнула ведьма, – он жив, подлинный сын Грозного, чудом спасшийся царь. На Красной площади лежало не его тело – убит был другой, обманом заступивший его место. Государь твой муж ждет тебя. Скоро ты получишь от него письмо. Делай все так, как он тебе велит, и скоро ты соединишься с ним, а потом… а потом вы вместе вернетесь в Москву, чтобы торжественно въехать в Кремль и взойти на престол, который принадлежит вам по праву. Ты родилась, чтобы стать русской царицей, – ты умрешь ею!

Марина вздохнула так, словно с плеч ее свалилась огромная тяжесть. Название этой тяжести было хорошо известно Барбаре: полная беспросветность.

– Хорошо, – невнятно пробормотала Марина, опускаясь в кресло. – Если так – благодарю тебя. Иди… Отец заплатит тебе.

Она откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. На губах ее блуждала легкая улыбка, но из-под вздрагивающих век ползли слезы. Барбара поняла, что госпожа потрясена до глубины души. Да и сама она чувствовала себя совершенно так же. Эта ведьма… она была истинная посланница тайных сил. Она знала то, что было известно лишь им двоим! Барбара безоговорочно поверила ей, ее пророчествам. Вот только странные слова она изрекла, утверждая, что супруг Марины жив: «На Красной площади лежало не его тело – убит был другой, обманом заступивший его место». Кто, когда заступил его место?.. Ох, Матка Боска, в ту безумную ночь и последовавший за ней не менее безумный день в Москве творилось такое, что лучше не думать, не вспоминать, чтобы вовсе не сломать голову. Россия – страна чудес, так дай же милостивый Бог, чтобы с государем Димитрием случилось одно из таких чудес и они с панной Марианной смогли вновь обрести друг друга!

Барбара закрыла дверь за тихо выскользнувшей ведьмой и присела на скамеечку у ног госпожи. Взяла ее за руку:

– Тише, моя маленькая девочка, не надо плакать. Все будет хорошо, поверьте мне! Теперь все будет хорошо.

В это самое время ведьма спустилась по лестнице, вышла на крыльцо и через пролом в заборе пробралась в соседний двор, где стоял дом воеводы сендомирского. Кто-то из мелких шляхтичей, без толку слонявшихся по двору, попытался преградить ей путь, однако Мнишек, карауливший у окна, выглянул и крепко облаял чрезмерно ретивого панка. Ведьма беспрепятственно прошла в дом и вскоре оказалась в комнате, где ждал ее пан Юрий. – Ну? – задыхаясь от нетерпения, воскликнул он. – Ну, как?!

– Твоя дочь очень хитра, – ответила ведьма. – Ее старшая подруга еще хитрее. Однако я хитрее их обеих, вместе взятых. Тебе не о чем тревожиться. Теперь она будет жить ожиданием вестей от своего супруга и выполнит все, что он пожелает.

Если бы Марина и Барбара услышали ее, они были бы поражены не только словами ведьмы, но и голосом. Исчезли взвизгивания, исчезла и хрипотца. Голос у ведьмы оказался чистым, глубоким, молодым. Да и держалась старуха по-молодому прямо.

– Ты не только хитрая, но и очень храбрая девчонка, – пробормотал воевода, с любопытством глядя на ведьму, которая тем временем развязала платок и сбросила его с головы… вместе с седыми космами. Оказалось, что она обладает толстой соломенной косой. Потом ведьма достала из складок своего безобразного рубища отшлифованную медную пластинку и, глядясь в нее, принялась снимать с зубов смоляные нашлепки, превращавшие ее рот в безобразный, беззубый провал.

Послав пану Юрию ослепительную улыбку, ведьма подолом утерла лицо, после чего исчезли грязь, смуглота и седые клочковатые брови – приметы замшелой старухи. Теперь она была бела да румяна, а глаза – большие, чуть навыкате – оказались зелеными, словно крыжовник.

При виде этих глаз воевода не выдержал. Издав странное сопение, он шагнул вперед, облапил ведьму и привлек к себе.

Она не вырывалась – просто уперлась в его грудь обеими руками и стояла так, чуть откинувшись и призывно глядя в алчно прищуренные глаза воеводы.

– Моя птаха… ягода-малина… Годзик полни! Урода![25] – забормотал пан Юрий, путая русские и польские слова и пытаясь притянуть девушку к себе как можно ближе.

Однако в ту минуту, как его выпяченные для поцелуя губы уже приблизились к свежим губам «полни годзика», ведьма резко качнулась назад, потом вниз – и в руках воеводы осталось только ее черное рубище. Сама же она, одетая в простенькую рубаху с длинными рукавами, завязанными у запястий, и сарафан из серпянки[26], стала поодаль, подбоченясь и выпятив тугую грудь.