Паника в Борках

— Что случилось, господа? — раздался спокойный голос вошедшего Зенина. — Вообразите себе, господа, — искренне расхохотался он, — наш милейший Чарский додумался искать меня с полицейской собакой! Если бы об этом узнал какой-нибудь репортер, как бы дорого заплатил он за подобное известие!

Из кабинета раздался продолжительный оглушительный звонок. Все переглянулись; ни у кого не было охоты идти на зов. Казалось, легче, если выгонит всех вместе, только бы не войти к нему одному.

— Что это у вас сегодня ни курьеров, ни дежурных, — удивленно оглянулся Зенин.

На него только зашикали и замахали руками… А звонок все трещит и трещит.

— В таком случае, пойду я; кстати, он меня и искал с собаками, — спокойно сказал Зенин, направляясь к кабинету.

— Остановись! Пропадешь! — слышал он за собой сочувственно-тревожный шепот.

Но Рубикон уже перейден. Страшная дверь открылась и закрылась. Звонок в тот же миг замолк, и затаили дыхание все служащие. Зенина встретило искаженное злобой и какой-то невероятной внутренней мукой лицо Кноппа.

— Вам кто же дал право входить так без доклада? — прозвучал саркастический вопрос. — Или, быть может, его вы получили за свои ценные заслуги? Или, быть может, мечтаете попасть на мое место? — Мой трон, — толкнул он ногой свое кресло, — шатается; днями я сам подаю в отставку, но вам занять его поверьте… не удастся. Да и не советовал бы я, по старой дружбе!

— Рудольф Антонович, от вашей отставки да избавит Бог московский розыск; а войти я осмелился потому, что меня по вашему приказу всюду ищут…

— А дежурные и курьеры все попрятались, дышать из-за «чертушки» боятся, это вы хотите сказать?

— Я очень извиняюсь за смелость самовольного входа, но являюсь по приказанию своего начальника, — спокойно повторил Зенин. На минуту водворилось молчание.

Кнопп разглядывал стоящего в почтительной позе Зе-нина, как будто в первый раз его видел. Гнев его постепенно угасал, но усиливалось выражение внутренней боли…

— У вас, Зенин, есть маленький домик и при нем сад, полный цветов. Советую вам с этого дня посвятить свою жизнь разведению огурцов, ни на что иное вы не годитесь!

Зенин никогда не слышал из уст своего начальника столь резкого осуждения даже каких-нибудь частностей своей служебной деятельности, и вдруг такое жестокое огульное мнение!

— Но это не все, — продолжал Кнопп. — Все ваши прежние удачи — лишь слепой случай. Поступки чистого разума — глупость… Репутация же ваша?.. вот, читайте!

Перед глазами Зенина плывут подчеркнутые красным карандашом слова «Новостей дня»: «Правая рука начальника сыскного отделения, Зенин, точно стакнулся с преступниками, так легко они от него ускользают». Итак, возможно ли с этими данными, да еще с подобными подозрениями, занимать столь ответственный пост!

— Такая оценка со стороны опытнейшего, добрейшего и разумнейшего начальника имеет неоспоримый вес, а потому, услышав ее, я отвечаю: не только невозможно, но прямо преступно. С этого момента я прошу принять мою просьбу об отставке, а как честный человек, приношу вам глубокую благодарность за сердечное ко мне отношение, тем более, что оно не было даже заслужено!

— Ваша отставка принята, моя последует скоро, — каким-то надтреснутым, не своим голосом произнес Кнопп.

— А на прощание, запомните правдивую русскую пословицу: «С сильным не борись, с богатым не судись». Что вздумалось вам, не посоветовавшись со мною, войти с поверхностным обыском? Приняли ли вы во внимание, что Карвер — личный друг лорда Тольвенора, жена которого родилась чуть ли не у самых ступеней английского трона. Телеграмма лорда вызвала запрос у нашего правительства.

Понимаете ли вы теперь, в какое положение меня поставили?

Заблестели слезы на глазах сознавшего свою ошибку Зе-нина. Жалкой улыбкой ответил ему грузно опустившийся в кресло Кнопп.

Глава XXXIII В кабинете лорда

Опять раскиданы газеты по всему кабинету. В качалке, закинув руки за голову, скрестив ноги, с блуждающей улыбкой на характерном симпатичном лице, чуть покачивается Карвер. Лорд, читая выдержки из газет, саркастически улыбается. Его флегматический характер наконец не выдерживает, свойственная ему холодная сдержанность исчезает с лица, и он раскатывается искренним неудержимым хохотом.

— Что привело вас в такое несвойственное вам проявление веселости? — спросил удивленно Карвер.

— Это выше всяких моих ожиданий, дорогой сэр Эдуард; это способно вывести из английского спокойствия даже мою сиятельную супругу, если б только она была так глубоко посвящена в суть дела, как мы с вами!

— Да, — выпрямился в своей качалке Карвер, — прошу в таком случае поделиться со мной вычитанной новостью. Не представляю известия, которое может вывести из спокойного равнодушия леди Тольвенор.