Панк-рок. Предыстория. Прогулки по дикой стороне: от Боба Дилана до Капитана Бифхарта

Таким образом, «Фабрика» оказалась тем местом, где «Вельветов» приняли такими, какие они есть – вместе с их странной музыкой. Обитатели «Фабрики» с интересом наблюдали за Ридом и Кейлом и впечатлялись тем, насколько разными они представали: загадочный и мрачный Кейл с роскошными волосами, закрывающими половину лица, торчащим ястребиным носом, проницательным взглядом, благородным баритоном и правильной речью казался настоящим европейцем; более приземленный, насмешливый и язвительный Рид, который постоянно жевал жвачку и умел буравить взглядом, напротив, был олицетворением Нью-Йорка – его уличной, опасной стороны. Мускулистая шея и заметные ноздри придавали внешности Рида хищный оттенок. Один из общих знакомых вспоминал, что Джон и Лу «любили друг друга, но также и ненавидели друг друга. Дело было в музыкальном соперничестве. Джон знал, что Лу достается больше внимания из-за того, что он вокалист, но Джон выглядел более экстравагантно. Эти ребята сражались за то, кто будет звездой. Они идеально подходили друг другу, но при этом идеально не подходили друг другу, потому что их глубинные музыкальные устремления были очень разными»^[79].

«Фабричный» фотограф Билли Нэйм, который знал Кейла еще со времен Ла Монта Янга, вспоминал: «Насколько я радовался присутствию Лу за его радостность, игривость, его энтузиазм, настолько же особенное ощущение создавало присутствие Джона: как будто на некоторое время рядом с тобой поселилась черная жемчужина. Он был настоящим сокровищем, и Энди очень любил Джона»^[80]. Еще более интересным наблюдением поделилась «суперзвезда» Уорхола Мэри Воронов: «В группе The Velvet Underground было две звезды: Джон Кейл и Лу Рид. Лу поначалу казался невзрачным, но когда он начинал петь, становилось ясно, что он настоящий мотор. Джон выглядел так, как будто прибыл с другой планеты и из другого времени, даже из средневековья – из-за его стрижки. Он мог быть вежливым, но он был не из тех, кто готов льстить. Он был мрачным и легко мог разъяриться и вспылить. Но не в те моменты, когда у него не получалось сделать по-своему (это его совершенно не волновало), а в делах, касавшихся музыки, или если кто-то делал глупость. Он мог взорваться. И тогда становилось страшно… Джон очень сильно ощущался на сцене. Но Джон и Лу работали вместе. Один не казался важнее другого. У меня не было ощущения, что один сильнее другого»^[81]. Пол Моррисси считал, что «Джон благоговел перед Лу. Он считал чудесным все, что говорил Рид»^[82]. Журналист и пиарщик Дэнни Филдс, который часто заглядывал на «Фабрику», вспоминал, что боялся Лу Рида, его ума и «всегда опасался ляпнуть что-нибудь глупое в его присутствии». Филдс вспоминал: «У нас всех было это ощущение насчет Лу – что он нас всех закопает», но при этом отмечал, что «боль, которую выражал Лу, была не его собственной. Он персонализировал то, что видел. Как художник он держал дистанцию и не позволял этому себя уничтожить. У него были свои трудные периоды, но он не трагическая фигура. У него просто был блестящий талант превращать все это в искусство»^[83].

«Фабрика» Уорхола с ее постоянным потоком странных и экстравагантных, роскошных и маргинальных персонажей, представителей разного рода меньшинств, стала для Лу Рида настоящей школой. Он вспоминал, что первые дни на «Фабрике» с Энди Уорхолом «были как рай. Я наблюдал за Энди. Я наблюдал, как Энди наблюдает за каждым. Я слышал, как люди говорят самые поразительные вещи, самые безумные вещи, самые смешные вещи, самые грустные вещи. Я их записывал»^[84]. Таким образом, Лу Рид, поддерживаемый Уорхолом, постоянно работал над своими собственными музыкальными кинопробами. В своих песнях дарил три с половиной минуты славы тем, кто не мог на нее надеяться или, перефразируя слоган с афиши The Fugs, «представлял непредставленных людей».