Паноптикум

– Вы знаете, что на протяжении нескольких лет глава нашего района, Алексей Никодимович, добивается присвоения Стеклову звания города воинской славы. В чем-то он прав. Если бы такое произошло, то ему лично достались бы лавры устроителя исторической справедливости. Но, к сожалению, все попытки нашего руководства воззвать к разуму потерпели поражение. Город не получит дополнительного финансирования, не будет никаких преференций, и вы теперь знаете, почему так будет. В России, я думаю, кроме двух несомненных бед, о которых сказал наш литературный классик, существует еще одна беда, которая постоянно говорит нам, что она мать родная для Отечества. Эта беда – самозванцы. Они говорят нам: не ходите за нами, мы не такие, как вы. И нам, друзья, ни к чему писать калязинские челобитные во власть, она не поможет нам. Недавно редактор поручил мне подготовить к публикации воспоминания одного стекловчанина, который жил в городе во время оккупации и, так уж получилось, совсем случайно стал свидетелем погребения наших павших воинов. К сожалению, эту могилу ветеран не смог найти. Вероятно, в этом месте захоронено много наших бойцов. Находили в нашем районе и другие захоронения, они сейчас известны, но есть одно «но» – все эти братские могилы относятся к периоду, последовавшему за оккупацией. Тогда, при освобождении, действительно много было случаев массового героизма. Вспомните хотя бы бой у села Воронино. Немцы установили на колокольне пулемет, а спуск с холма полили водой, так что он превратился в каток. Они открыли по нашим бойцам ураганный огонь, но это им не помогло, – к вечеру село было освобождено. Наши солдаты шли без страха в штыковой бой, вызывали огонь на себя, танкисты в открытом бою сминали немецкую артиллерию, горели в машинах. Город и окрестности были завалены трупами, и немцы бежали без оглядки, оставляя раненых и все награбленное. Картина отступления была жуткой. Если хотите знать мое мнение, то я считаю, что город, безусловно, заслуживает этого высокого воинского звания. Но не будет этого. Поэтому бесплодны все попытки обращения за помощью к нашей администрации. Поверьте мне, власть наша бегает быстро только тогда, когда видит приз в конце тоннеля.

– Светлана Викторовна, что же вы предлагаете нам сделать по существу вопроса? – спросил Виктор Петрович.

– Надо добиться установления на доме Марцелова мемориальной доски. Как только это произойдет, мэр уже не сможет игнорировать проблему капитального ремонта. Ну, а если и этого не произойдет, – Светлана Викторовна развела руками, – тогда только на Меркель и придется полагаться. Нам нечего стыдиться, это ложный стыд. И забудьте о морали и принципах человеколюбия при общении с администрацией.

Гости разошлись к четырем часам, когда на улице уже стало темнеть. Марк знал, что добираться до города Светлане Викторовне придется на перекладных, на двух маршрутках, и предложил ей ехать на его машине. Она согласилась, и он с радостью завел свой старенький «форд». С осторожностью он пробирался по разбитой вдребезги грунтовке, кое-где в колдобинах присыпанной битым кирпичом, и сначала оба они молча смотрели на пейзажи за окном. Но виды заросших полей и брошенных ферм навевали тоску, и Марк, видевший, как молча грустила его спутница, спросил:

– Что у вас нового в редакции? Я недавно прочитал передовицу Шитова и чуть со смеха не помер. Он предложил горожанам пить пиво «Стекловское». Это, мол, отобразит патриотические настроения граждан.

– Да, точно! – оживилась Светлана Викторовна. – Какой-то шутник прислал нам письмо с критикой. Знаете, что написал? «Моя моча лучше», – пошутил. Мол, ваш корреспондент на почве импортозамещения совсем рехнулся. Честно говоря, я с ним согласна.

Они начали рассказывать друг другу анекдоты из городской жизни. Сумрак за окнами сгущался. За разговорами они не заметили, как подъехали к городской окраине. Марк с сожалением думал, что через десять минут он расстанется с женщиной, которая вот уже два года занимает все его мысли. С другой стороны, было невыносимо осознавать, что его придуманный мир может быть разрушен, что любая неосторожность может выдать его, и оттого ему становилось еще тяжелее, – хотя он ненавидел саму мысль о том, что его внутренняя жизнь теперь окончательно зависит от этой женщины. Как бесконечно глупа его судьба, как зависим он от собственных, может быть, неверных представлений о женской и мужской сущности, сколько еще страданий предстоит ему! Все это разом пронеслось в его голове, но усилием воли он не дал унынию поселиться в душе и решил думать о чем-нибудь приятном.

Они расстались у калитки. Марк решил не возвращаться в деревню и переночевать в городской квартире брата. Грусть и радость смешались в его сердце, и он понял, как будет страдать, но это совсем не пугало его. Скорее, он чувствовал, что все его страхи, все светлые и мрачные мысли вытеснили наконец из души пустоту, и он стал тем, кем должно было ему стать. И пусть теперь мир перевернется трижды, – все он примет без разлада в сердце, всему найдет объяснение!