Паноптикум

Через час они забрали детей. Виталя Гарпов, важный и деловитый, возвышенный чувством собственного достоинства и превосходства, задержал Диму с Викой минут на двадцать у себя дома жизнеутверждающими россказнями о добыче, фасовке и распространении купюр. Племяша Гарповых бегал туда-сюда и кричал что-то про компьютерную игру, в которой он убил целую тысячу инопланетных захватчиков, защищая нашу планету, а плоский, колоссальных размеров ящик, что висел на стене, в унисон с голоском племяши вырисовывал военные истребители — гордость нашей страны, и все было тут пропитано комнатно-милитаристским духом, а в разговоре Виталия Гарпова чувствовалась глупость роботизированных системных элементов. Виталий боялся мирового гегемона, даже не подозревая, что им была не какая-то там страна, а кое-что другое, что питало ящики, телефоны, тостеры, компьютеры, холодильники, стиральные машинки, микроволновки и прочие установки, излучатели, приборы, ЭВМ и всякие транзисторы. Он ничего об этом не знал. Даже не подозревал.

Когда Дима сидел у себя дома в спальне и, изучая висевший на стене ковер, вспоминал о том, как гостил у Аркадия и тот на примере своего собственного настенного ковра объяснял ему устройство многовселенного мира, раздался звонок домашнего стационарного телефона. Он уже сто лет не слышал, как звонит этот телефон. Поначалу даже не узнал эту коммунальную трель. Дима с Викой давно уже хотели отключить этот телефон, чтобы не платить за него деньги, но постоянно забывали об этом. Телефон стоял тут, в спальне, на прикроватной тумбе. Он был белым, как мрамор в туалете. Трубка ждала прикосновения к уху Димы, и он снял ее.

— Алло? — обратился Дима с вопросительной интонацией к невидимому собеседнику, что был по ту сторону. — Кто это?

— Привет, приятель, — ответил ему низкий басовитый голос.

— Кто это? — повторил свой вопрос Дима, ощущая неприятную зыбкость в ногах.

— Мне сказали, что тебя уведомили о том, что я сегодня позвоню.

— Но…

— У нас все под контролем, парень. Я выполню свою часть сделки.

— О чем вы говорите? Какая сделка? Вы кому звоните вообще?

— Ты стал много всего забывать в последнее время, как я слышал. Видимо, и меня забыл, да? Ну ничего, мы еще увидимся, и ты обязательно меня припомнишь.

— Я вас не знаю.

— Ты уже ощутил это?

— Ощутил что?! — Дима едва сдерживает крик.

— Э-ЛЕК-ТРИ-ЧЕСТ-ВО, — говорит по слогам неизвестный и кладет трубку.

5

Дима прошелся по хаосу, выискивая ту самую тропу, которая могла бы вернуть его в начало двухтысячных, в село Калиновку, где были проведены часы, минуты и секунды его далекого детства, что в конце было завернуто, отброшено и заменено новой реальностью. Этой ночью Дима возвысился над обывательским восприятием мира: он узрел невероятной сложности и красоты структуру — ее ему показал Аркадий; предметом объяснения был ворсяной ковер, висевший на стенке барачной комнатушки. Там же еще были и картины в стиле барокко — они донельзя нелепо смотрелись на грязных замусоленных стенах. Это были изображения людей, закутанных то ли в шторы, то ли в простыни. Они тянули руки, а ноги чуть поджимали.

Снаружи барак был обветрен — в город приходила осень, быстро ступая по еще недавно зеленой траве костлявыми ногами смерти. Косы были заточены уже и скоро принялись реализовываться, исполнять свою функцию. Пошла жатва, и из-под срезанных колосьев стали видны головки детей кукурузы, они прорезались через желтое полотно, показывая миру еще едва очерченные, но уже злые лица.

— Видишь этот ковер? — спрашивал у Димы Аркадий.

— Да, вижу.

Аркадий приближается к ковру и отрывает от него одну красную ворсинку, затем подносит ее на указательном пальце, как блюдо на подносе, к лицу Димы.

— Таких ворсинок на ковре огромное множество, так вот представь, что эта ворсинка — это наша колоссальных размеров вселенная. Затем посмотри на ковер и подумай о том, сколько еще в мире есть разных вселенных. А после представь, что ковер этот не плоский, а объемный, и вовсе и не ковер это даже, а огромная ячеистая структура, похожая на улей.

— Улей?

— Да. Там множество сот.

— А кто же пчелы в этом улье?

— Этого я, брат, не знаю, хотя и слышал пару историй.

— Каких историй?

Аркадий ничего не отвечает. Об этом нельзя говорить вслух.

«Слиться бы с потоком листьев мне», — подумал Дима, ступая по тропке. Нарочито громкий звук вороньего крика ударил его по ушам, прочистил нос, просвежил. Сбоку от тропки покоилась освежеванная туша оленя. Кусочек бы взять, поесть. Да нет же, тут уже полно падальщиков. А еще кресты на деревянных срубах, что раскинулись по холмам, смущали его. Казалось, что нельзя грешить, пока кресты в зоне видимости. Свой крест он тащил на спине, чтобы не видеть его, но быть под охраной его. Это было глупо и как-то связано с его склонностью к обсессиям.