Паноптикум

Пусть домашние хозяйки попробуют себя поставить на место хорошенькой Граначне. Вот она красуется у окна своей комнаты, бледненькая, в платочке на голове и с щеткой в руках — длинной и весьма внушительной щеткой. Она нарочно стоит у окна, чтобы Тинконе видела, что и Граначне трудящаяся женщина. Тинконе стоит внизу у орехового дерева и говорит Граначне, показывая на ветви:

— Много орехов будет в этом году, вот увидите, до четырех центнеров…

— Да, и похоже, что они будут крупнее, чем обычно.

— Крупнее? Да они такие большие будут, что двух орехов не уложишь на ладонь. Иожи, — так звали Тинко, — знал, что говорил, когда советовал вам вымазать ствол известью, чтобы на дерево не полезли гусеницы.

— О, — воскликнула дама в халатике (грудь ее двумя холмиками возвышалась под легкой материей и нежилась под теплым, но уже осенним солнышком), — товарищ Тинко во всем хорошо разбирается, а мы даже не отблагодарили его за совет! Ну, уж когда поспеют орехи…

Все это верно, но как смогут они отблагодарить соседей, если орехи растут на стороне Тинко? Когда они падают на землю, их подбирает то Тинко, то его жена. Не будет же человек за каждым орехом подходить к проволочной изгороди! Это было бы и слишком мелочно, и неудобно, да и мелкобуржуазно, наконец. Но ведь и орехи, которые сами не падают с дерева, тоже окажутся на стороне Тинко, если потрясти дерево.

В ту осеннюю, а скорее летнюю теплую ночь (специалист по сиропам страдал бессонницей и хорошо слышал все тайные и явные шумы и звуки, раздающиеся в окрестностях) Гранач прилежно склонился над книгой, готовясь к политзанятиям. Он изучал ту часть конституции, где говорится, как социалистическое общество защищает личную собственность. Слово «собственность» всегда бросалось ему в глаза, если даже оно упоминалось всего один раз в толстенной книге в шестьсот страниц, особенно если рядом с этим словом в какой-нибудь связи с ним обнаруживалось еще и слово «частная». Говоря о Граначе, нам кажется не лишним заметить, что он был склонен заниматься даже социалистическим сельским хозяйством, лишь бы это в какой-то мере было связано с вопросом о приусадебном участке. Он даже был бы способен вступить в колхоз исключительно из-за этого приусадебного участка.

Гранач читает: «…социалистическое государство защищает собственность трудящихся, нажитую ими своим трудом», и чувствует, что в нем начинает копошиться идеологический червячок, направляющий его мысли к ореховому дереву. Разве это не собственность, нажитая своим трудом? Ведь если считать доходы, которые он получал когда-то от сиропного завода, результатом эксплуатации, то ореховое дерево в конечном счете является его теперешней собственностью, подчиняющейся законам новой производственной системы, никогда не находившейся на службе эксплуатации… О боже, от всего этого можно с ума сойти!.. Гранач уже начинает обливаться потом, опускает голову на руки и вдруг слышит: хлоп, хлоп, хлоп. Он мгновенно узнает этот звук, означающий, что орех срывается с ветки, прокладывает себе путь среди листьев и хлопается на мягкую от дождя землю.

Хлоп… хлоп… «Социалистическое государство защищает…» хлоп… хлоп… К этим звукам теперь прибавляется шум ветерка, налетевшего с горы Шаш. Первые порывы ветерка сотрясают плохо закрывающуюся дверь ванной, проникают в открытое окно, играют с занавеской и, конечно, гнут ветви орехового дерева. Листья перешептываются, делятся между собой осенними сплетнями об увядании, о коварной желтизне, а некоторые из них жалуются, что еще две недели назад их ветви свободно выдерживали тяжесть садившихся на них дроздов и голубей, а теперь боятся даже воробья, способного своим слабым клювом сорвать чахлые листочки и пустить их кружиться по ветру все ниже и ниже, до самой земли. Все чаще и чаще слышится шум падающих орехов… хлоп… хлоп… Орехи падают на мягкую землю… «Социалистическое государство защищает…» Ветер затих, унесся в самый дальний конец соседского сада — туда, где живет семья академика Тулипана. Слышно, как скрипят детские качели маленького Яноша, сына Тулипана… Этим делом тоже стоило бы в конце концов заняться, а то академик то, академик сё, а качели скрипят вот так иногда целую ночь напролет, порождая непримиримые противоречия между академиком Тулипаном и проживающими поблизости гражданами, нервы которых не выносят скрипа… Но как с этим бороться? Тулипан — большой человек, говорят, что он по какой-то совсем маленькой рыбке объясняет прошлое всего человечества, а его сын Янчи тоже очень популярен, и ему пророчат необыкновенное будущее. В соседней квартире живет редактор Рамзауер с семьей. Его дети Катика и Дьюрика тоже качаются на академических качелях, да и Тинко иногда качается на них с газетой в руках. Вот окрестные жители и терпят эти качели, тоскливо скрипящие по ночам.