Паноптикум

От Вита не укрылся изучающий взгляд, каким смерил его парнишка. Он выглядел полной противоположностью юного монаха, пышущего здоровьем и молодой силой: тощий, со слабой пигментацией кожи, в деловом прикиде, но с развязно зажатой в зубах сигаретой. На плече – спортивная сумка, а в руке болтается пластиковый чемоданчик с красным крестом; а ведь именно врачи повсюду трубят о вреде курения.

Уж простите, отче, какой есть…

– Я самый. Можете звать меня Вит. А мне как вас величать, святой отец?

– Евгений. – Монах протянул ему руку. Вит с удивлением пожал ее: не думал, что для церковников характерен этот мирской жест. Рукопожатие было крепкое, даже слишком, и он невольно задумался, кем этот парень был раньше. – Просто Евгений. Идемте. Кстати, курить здесь нельзя, – бросил он через плечо.

– А то что, Бог покарает? – Евгений посмотрел на него таким взглядом, что Вит растерял желание шутить. – Ладно, я понял.

Окурок он выкинул в урну – сорить на территории святого места не решился, хоть и подмывало. Евгений провел его в длинное одноэтажное здание с треугольной крышей – будто обыкновенный домик взяли с двух сторон и растянули, как лакричную палочку, – и указал на дверь в конце коридора. Вит первым ринулся к ней, Евгений поспешил следом. За дверью оказалась маленькая, скудно меблированная комнатка: у стены примостилась кровать, застеленная коричневым шерстяным покрывалом, колючим даже на вид, рядом располагались тумбочка, письменный стол и стул. Над кроватью висело распятие, а на постели поверх покрывала лежала Антигона. Ее бессмысленный, абсолютно нездешний взгляд был направлен в потолок, грудь слабо подергивалась. Даже будь ее глаза закрыты, никто бы не подумал, что она спит: таким напряженным было ее тело.

Очень, очень похоже на кататонию…

Яков Ильич сидел рядом с дочерью, поглаживая ее запястье. При виде Вита он вскочил. Они молча смотрели друг на друга, глаза в глаза; все было ясно без слов.

«Я убью его, – понял Вит. – Я убью его за то, что он это допустил».

Глава 8

Придя в себя, Яков Ильич уперся головой в небо. Небесная твердь опрокинулась над ним перевернутой кастрюлей, поблескивая металлом. Сколько ни стучи по ней, дозываясь Творца, только металлический гул услышишь.

– Тоня… – Это было первое, что он сказал. Губы плохо слушались, поэтому получилось «Тня-а».

– Вы слышите меня? – Кто-то тряс его за плечи. Монах. Он сидел рядом на корточках – полы золотого богослужебного стихаря безбожно болтались в пыли, а лицо, совсем еще мальчишеское, было так близко, что кожа чувствовала тепло дыхания. Рыжий. Конопатый. «Убил дедушку лопатой», – автоматически закончил мозг детскую песенку.

– Да, слышу, – выдохнул Яков Ильич. В голове прояснялось, и к нему возвращалась способность анализировать собственные ощущения. В спину упирались жесткие доски, ровно по линии позвоночника проходил длинный тонкий отрезочек пустоты. Он лежит на скамейке. Хоть это выяснил. – Где я? Что… случилось?

– Вам стало плохо во время службы, вы упали в обморок, и я вынес вас на улицу подышать. Вот, попейте. – В ладонь легла пластиковая бутылка с оторванной этикеткой – такие продавались у бабушек в палатках. Купил? Или торговки бесплатно поделились?

Что за ерунда в голову лезет…

Яков Ильич приподнялся на локтях и приник к бутылке. Вода была родниковая, сладкая и свежая, и сразу придала сил. Церковь, в чьём душном нутре он только что потерял сознание, высилась перед ним, и с такого ракурса – снизу и немного сбоку – приобретала пугающие черты, нависая над маленьким человеком арочно-купольной громадой.

«Тоня», – снова бухнуло в голове. Прочие мысли смыло волной страха. Яков Ильич тут же попытался вскочить, но руки монаха, неожиданно сильные, удержали его.

– Полежите немного, придите в себя.

– Я должен идти… – запротестовал Яков Ильич. – Помочь… Они издеваются над ней…

Голубые глаза монаха – прозрачные, чистые-чистые, как аквамарин, – тревожно сузились.

«Красивый парень, – подумалось невпопад. – А спрятал себя от мира. Какая-нибудь хорошая девушка была бы счастлива подарить ему свою любовь. Но нет…»

– Девочка, из которой изгоняли беса… Вы с ней пришли?

– Она моя дочь.

– Ждите. – Монах поднялся на ноги и быстрым движением отряхнул подол своего одеяния. – Я сейчас вернусь.