Паноптикум

Вит переступил порог, и его накрыла волна душного тепла. В воздухе был разлит густой аромат свежей выпечки. Из-за приоткрытой двери в гостиную бодрой скороговоркой вещали новости. Дверной косяк украшали черточки фломастером с приписками вроде «Яна 12 лет», «Толя 8 лет». Возле верхней черточки, самой яркой, значилось: «Толя 19 лет». Наверное, Толя и Яна уехали в Город и не живут с родителями… Вит опустил взгляд: на светлом линолеуме остались грязные отпечатки его туфель. Ему стало стыдно за то, что он наследил, и он удивился своему стыду, ведь стыдно ему бывало редко – наоборот, весело, что он ставит кого-то в неловкое положение. Вит прикрыл глаза, привалившись затылком к стене, и расслабленно выдохнул. Атмосфера в хозяйском доме разительно отличалась от той, что царила во флигеле. Обстановка там была скромной, пусть и не лишенной вкуса, но ощущалось, что там не живут – только временно проживают. Но здесь – здесь все дышало любовью и жизнью. Даже дома – вернее, в доме, который он с легким сердцем покинул в семнадцать, чтобы возвращаться лишь гостем, – Вит не чувствовал себя так уютно. В родительской квартире, выполненной в стиле хай-тек, все было таким белым, что по коже пробегали холодные мурашки, и чистым до безжизненности: отец блюл стерильность как в операционной, так и дома. И вот эти черточки на косяке, черточки, которые никак нельзя было представить дома у родителей, – эти черточки отдались в Вите неясной тоской. Он и сам не знал, по чему тосковал, но не успел распробовать это чувство: Ирина вернулась, держа в руках объемную связку ключей, и сняла с нее один – со ржавым брелоком в виде сердца, с которого слезала мнимая позолота.

– Кажется, этот… Вот, держите. Вы знаете, как доехать? Скажите адрес, мы подскажем…

– Я в GPS-навигаторе задам.

– А лучше берите нашу машину! – вдруг оживилась она. – Вы же умеете водить?

– Конечно.

– Все равно в такую погоду мы никуда не поедем. Саш! – Ирина обернулась к приоткрытой двери. – Пусть возьмет, а?

– Да, без проблем, – прогундосил в ответ добродушный бас.

Она выдала Виту еще два ключа – от машины и от гаража, и он, сжав их в кулаке и глупо кивая, задумался о том, как удивительны здешние люди. Сначала говорить, что сосед «с придурью», а дочка его – «инвалидка», а потом спокойно дать полузнакомому квартиранту ключи от машины, чтобы ехал помогать этим самым соседям. В Городе, наверное, было бы наоборот: все бы приторно посочувствовали, но на деле никто не помог.

Вит попрощался с хозяевами и перешел на противоположную сторону переулка. Взбежал по ступеням и повернул ключ в замке. Если из флигеля, едва отворялась дверь, веяло сыростью, из хозяйского дома – теплом, то из этого дома – пылью. Потревоженные ветерком, серебристые пылинки заискрились в воздухе, медленно опадая вниз. Вит направился в гостиную. Шкаф, который можно было счесть «гардеробным», здесь имелся только один: допотопный, с полированными полосатыми дверцами. Такие шкафы обычно используют как кладовки, храня там все – от старого лыжного костюма до юношеской любви. Вит выволок на ковер парочку пакетов с каким-то тряпьем и отыскал скрученную в бараний рог спортивную сумку. Дальше добрался и до папки. Сквозь синий пластик с одной стороны просвечивала официальная бумага с печатью, с другой – толстый блокнот, из-за которого папка и была такой пухлой. Вит присмотрелся: официальная бумага оказалась свидетельством о смерти. «Светлана Андреевна Благая… умерла 20.02.2012». Он отвел взгляд, подмечая внутри странное чувство – трепещущее, словно огонек свечи на ветру. Такое состояние возникает, когда соприкасаешься со смертью, даже незнакомого человека: вроде не больно, но смерть – всегда смерть. Граница между живыми и мертвыми, которую Вит остро ощущал с самой юности, вдруг истончилась, и с той стороны повеяло сладостью и тленом. Захотелось закурить, чтобы прогнать этот призрачный запах. Тяжело вздохнув, Вит запихал ненужные вещи обратно в шкаф, а папку сунул в сумку – всю целиком, решив, что не имеет морального права рыться в ней самовольно, выискивая паспорта. И отправился в мансарду.

На пороге он застыл, исполненный предвкушения чуда, будто собирался приоткрыть дверцу платяного шкафа, чтобы попасть в Нарнию. Здесь, здесь жила черноволосая тайна по имени Антигона. И сейчас Вит остался наедине – пусть не с самой тайной, но с местом, несущим в себе отпечаток ее личности.

Комната просто кричала: здесь обитает человек, находящийся в ужасном эмоциональном состоянии. Постель была не убрана, простыни посерели от грязи. У кровати стоял ноутбук с полуопущенной крышкой. На полу валялась скомканная одежда, упаковки от чипсов и куски заплесневелого хлеба, громоздились кособокими домиками выпавшие из шкафа книги. Все это напоминало художественную инсталляцию вроде «Моей кровати» Трейси Эмин8, которую обожала девушка Вита университетских времен, помешанная на современном искусстве. В расположении вещей, казалось, сквозил некий смысл, которого ему, обывателю, было не понять. Их хаос вещей отражал хаос в голове их хозяйки.