Паноптикум

«Почему ты не настоял? Не схватил этого старого идиота за шкирку и не вдолбил доходчиво, что девочке нужна срочная помощь? Дурак! Хотел поиграть в информированное согласие? Дать пациентке и ее семье время на осознание? Чертов западный подход! Это только в учебниках работает. А в жизни – вот что случается».

«Ты ничего не должен этой девочке. У нее есть отец, чтобы о ней заботиться. Он и виноват. Кто она тебе? Никто. Просто экспонат для твоей коллекции бабочек с оборванными крылышками, долбаный ты маньяк».

«Помнишь, как она плакалась тебе? Разве сердце не екнуло, а? Так уже и никто?»

Какой-то манихейский бред7. Вселенская борьба добра и зла за его драгоценную душу. Вит выкурил сигарету до самого фильтра и взялся за следующую. Бессмысленный внутренний спор хотелось оборвать. Врезать самому себе – смачно, до крови. Только ему, чистоплюю, не прилетало аж со второго курса, когда Вит спьяну попытался отбить у старшекурсника девушку. Ни ее лица, ни лица оппонента он припомнить не мог, а вот ощущение саднящей скулы, которая потом налилась горячей тяжестью синяка, все еще жило в памяти. И ощущение это было приятным. Он и подумать не мог, как приятно получать в морду заслуженно.

Из пачки улетучилась третья сигарета. На этой стадии курение уже не приносило удовольствия, превратившись в механический процесс. До Серпомолотовска гроза все еще не добралась – только кромка неба вспыхивала ломанными серебристыми полосами. Бредущая по переулку старушка поздоровалась с Витом и остановилась, намереваясь что-то спросить (например, почему он развалился на чужом крыльце в таком неприглядном виде), но не решилась и поковыляла дальше.

Пролетели еще несколько пустых минут. Над головой пару раз громыхнуло – слабенько, почти беззлобно. Вит задушил малодушную мыслишку спрятаться от возможного дождя в доме и зажег четвертую сигарету.

Телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Вит вгляделся в экран: номер был незнакомый.

– Алло, Вит Анатольевич? – прохрипели в трубке.

– Слушаю, – не вынимая сигареты изо рта, буркнул он.

– Вит, здравствуйте. Это Яков Благой. Ваш сосед, вы мне визитку оставляли. Моей дочке… очень плохо. Нужна помощь.

– Что? – В голосе Вита сквозила неуместная радость. Она жива. По крайней мере, жива. Остальное поправимо. – Бред? Галлюцинации? Агрессивное поведение?

– Она просто застыла. Ни на что не реагирует.

– Вы пытались растормошить ее? Трясти, бить по щекам?

– Ничего не помогает.

На секунду Вита охватила игольчатая паника. Как давно он этого не делал… Черт, да никогда он такого не делал – не оказывал психиатрическую помощь по телефону.

«Соберись, – приказал себе Вит. Разжал пальцы, отпуская почти истлевшую сигарету в свободный полет, а затем звонко щелкнул ими в воздухе. – Все, теперь выполняй свою работу».

Мысли раскручивались скрипучими шестеренками. Попадались ли такие случаи в его недолгой психиатрической практике? Безусловно: больные нередко пытаются спрятаться в кокон, когда тонкие нити, из которых соткан их разум, рвутся, не выдержав соприкосновения с грубым холстом реальности. В голове замелькали эпизоды больничной жизни: округлые руки медсестер, полные тайного телесного знания, дарованного не книжной пылью, а многолетним опытом, их мягкие голоса и уверенные движения, отмеренные так же точно, как высчитана доза препарата в пластиковом цилиндре шприца. Да, Вит знал, что нужно делать.

– Попробуйте согнуть ее пальцы, прижав к ладоням. Только большие не трогайте. Ну как? Нет? Ладно. Тогда скажите ей что-нибудь, что может вызвать у нее эмоции. Сильные. Желательно негативные.

– Что… что мне сказать?

– Не знаю, придумайте, у вас мозги есть? – взорвался Вит и тут же осадил себя: эй, спокойнее. Кто бы мог подумать, что в такой ледышке, какой он сам себя считал, проснется столько пыла, когда дело касается чего-то… его. Да, суть в этом. В иррациональном чувстве принадлежности – а значит, ответственности.

В трубке неразборчиво затрещало: видимо, Яков Ильич убрал телефон от уха.

– Не помогает, – вздохнул он спустя несколько секунд. Виту показалось, что старик едва сдерживает слезы.

– Хорошо. Теперь диагностическая часть. – Собственный голос звучал, словно со стороны. Когда Виту требовалось сохранить хладнокровие, он все меньше походил на человека и превращался в машину, отдающую распоряжения. Убегал от эмоций в действия и логику, чтобы страх – вполне закономерный страх неопытного юнца, притворяющегося бывалым врачом, – его не догнал. На научном языке этот механизм психологической защиты называется «интеллектуализация». И Вит успешно его использовал, снискав славу уверенного в себе и эмоционально зрелого молодого человека. Вот и Яков Ильич ловил каждое его слово, не подозревая, как у доктора Стеблевского трясутся поджилки.

– Посмотрите на зрачки. Расширены? – В ответ донеслось утвердительное мычание, и Вит продолжил: – Ударьте ее по щеке. Посильнее. Зрачки должны расшириться еще больше при реакции на боль. Нет? Поздравляю, вероятно, у вашей дочери кататонический ступор, – бодро резюмировал он. – Точнее скажу, когда приеду. Где вы?