Паноптикус (СИ)

   Ну что ж, память не отшибло и то хорошо. Владислав утвердительно кивнул головой. Он смотрел в рыхлое лицо профессора и откровенно забавлялся на его счёт. Шариев как всегда сходу вошёл в свою роль, казалось он её не покидал, даже находясь в заиндевелой капсуле биоза. Профессор с врождённой грацией играл роль профессора. На это было забавно смотреть. Всего лишь несколько минут с мутными глазами и вот он опять на своём излюбленном коне, на которого имел полное законное право. Надо отдать должное: Кирилл Антонович быстро очухался. На удивление быстро. Теперь он занял свою нишу и вышибить его оттуда было ой как нелегко, по сути - не возможно. Но Людцову этого очень хотелось, у него слюнки текли выкурить старого пердуна из его зоны комфорта. Казалось Шариев был профессором не по призванию, а по плоти и крови, профессором по высшему образу и подобию. Звездолёты могут сколько угодно терпеть крушения, люди предаваться разврату, миры лететь в тартарары, но профессор Шариев всегда останется профессором Шариевым, в любом случае, при любых раскладах. Кирилл Антонович обладал устойчивостью игрушки-неваляшки, после выхода из биоза он сразу же отыскал свой центр тяжести, обрёл самого себя. На его физиономии особенно выделялся нос: большущий, пористый, плебейский. Ничего аристократического, чтобы указывало на присутствие нетривиального духа, словно вырытый из грязи клубень картофана.

  - У меня к вам много вопросов, молодой человек. Надеюсь меня введут в курс всего здесь случившегося за последние несколько лет.

   "А старый хрыч время даром не теряет, сразу с места в карьер" - даже с какой-то симпатией подумал Людцов.

  - Да, разумеется, введут. Ещё как введут, - спокойно пообещал Владислав, - собственно, я тебя и введу, - он специально с нажимом сказал "тебя", тем самым давая понять, что не собирается потакать профессорским замашкам своего собеседника. Это уж извините, подвиньтесь, - а начну я, пожалуй, с самого интересного.

  - Значит сразу бычка за рога - Кирилл Антонович так и сказал "бычка" и скривил свою физиономию в подобие добрейшей улыбки. Жалкая такая улыбочка, но если присмотреться как следует: ни хрена не жалкая, скорее гнусненькая.

   Людцов ощутил: профессор уловил что-то неладное, чуйка у него о-го-го, будь здоров. Теперь он пытается приспособиться к ситуации и разрядить обстановочку. Старого лиса не проведёшь, он явно держал нос картошкой по ветру. В данный момент он желал усыпить внимание кибернетика и разведать исходные диспозиции. "Тем лучше" - подумал Людцов и с наслаждением представил как выльет на профессора помойное ведро неприкрытой правды, обрушить всю его вавилонскую конструкцию субординации и гуманности, опрокинет её к чёртовой бабушке. Будь спок, зрелище будет ещё то.

   Если честно, он не имел ничего против профессора лично, но вся эта братия, которая утвердилась не верхней ступеньке иерархической лестницы науки и корчащая из себя патриархов разума, его откровенно раздражала. Дело не в профессоре, а в том принципе, который он олицетворял. Шариев был символом академической пошлости. Кибернетика так и подмывало эпатировать этого самолюбца, ударить лицом в самую гущу мерзости. Людцов желал вкусить от прелести его падения. Хотел, смотря в глаза этой старой профессорской кукле, признаться во всех тяжких, во всём том что, ничтоже сумящеся, здесь натворил. И поглазеть как просядет ветхий лжеклассический мирок. А в остальном Кирилл Антонович был ему даже чем-то симпатичен - славненький такой, не от мира сего старикашка.

  - Ты помнишь, - без обиняков начал Людцов, - у нас когда-то состоялся спор о возможности или невозможности установления контакта с представителями инопланетной формы разума? Ты тогда красиво утверждал, что это невозможно в принципе.

  - Припоминаю, кажется. А в чём собственно речь?

  - Так вот: я установил - тихо произнес Людцов, глядя на то какой эффект произведут его, еле слышно сказанные, начинённые взрывчаткой слова: разнесут они мозги профессора или не разнесут.

  - Не понял, что вы установили.

  - Контакт я установил. Контакт - понятно.

   Как и следовало ожидать голова профессора не рванула и даже не дала трещины, а как ни в чём не бывало держала свою прежнюю форму, осталась целехонькой - толстостенная башня башки. Кирилл Антонович нежно жевал свои губы. Он всегда их жевал, прежде чем выказать своё интеллектуальное превосходство. Причём жевал так нежно, с такой лесбийской вдумчивостью, словно это было хлипкое, тающее мясцо клитора. Наверное, это было связано с каким-нибудь глубинным комплексом младенца, с чем-то в духе озабоченного фрейдизма. Хорошенько разжевав губы, профессор снова почувствовал себя во всеоружии. Он был готов щегольнуть своим авторитетом во всём его блеске и шике; во рту его уже заклокотала слюна превосходства.

  - И пока ты не начал городить огород, - опередил его Людцов, смяв самолюбие профессора на самом старте, - я готов подтвердить свою правоту наличными фактами.

   Кирилл Антонович посмотрел на него с явным недоумением. Как на блажного.

  - Какие ещё факты? Вы о чём?