Пансионат

Строго говоря, это могла быть и случайность, досадная в своем ничтожно малом проценте вероятности: скоропостижно скончался летчик, причина может быть какой угодно, я не медик, чтобы проводить экспертизу. Почему он свернул перед тем с пути? — да возможно, и не сворачивал никуда, случайное предсмертное движение штурвала, я не разбираюсь и в этом, я вообще дилетант, всю жизнь удачно создававший иллюзию всестороннего и всеобъемлющего знания. Я даже не знаю, нормально ли то, что здесь не работает мобильная связь. И не знаю, как утешить молоденькую девушку, которая, в отличии от меня, хочет еще долго-долго жить.

Юлечка снова прорыдала его имя-отчество. И в сотый раз попросила сделать хоть что-нибудь.

Писатель привстал и, нависнув над телом пилота, навел зрительный фокус на панель управления. Если б он описывал ее в романе, тут фигурировали бы мерцающие кнопочки, одна непременно зеленая, как светлячок в ночи, и дрожащие стрелки, и восьмерки из циферблатов, и бегущие столбики цифр, и рычаг с лоснящейся кожаной головкой — рычага нет, но я бы придумал, — и дырчатый квадрат вентиляции, и скобка штурвала. Картинка. Для художественной задачи совершенно неважно знать, как именно оно работает. Ему бы поверили на слово, как верили всегда.

Ему и сейчас верили, глядя умоляющими зареванными глазами. Жизнь ничем не отличалась от литературы. И все равно было нечего терять.

Перегнувшись через спинку пилотского кресла, он взялся за штурвал и чуть-чуть, пробно повернул. Заплясали стрелки на шкалах и циферблатах, побежали меняться красные циферки. Море осталось прежним. Или приблизилось немного? — трудно понять; если б это было не море, а земля…

Под штурвалом торчала отдельная, крупная, классически красная кнопка, от нее расходились четвертушным сегментом полукруглые белые штрихи. Аварийная связь?… Ничто, абсолютно ничто во всей так называемой объективной реальности не мешало ему проверить.

Удобно поставил большой палец и аккуратно ввинтил.

…Было просто больно. Режуще-выворачивающая боль и единственное желание — чтобы она когда-нибудь кончилась. Потом добавился холод.

И убийственный, хлестнувший по глазам свет.

— Жив, — сказал кто-то.

В этом слове не было смысла. Нелепое произвольное сочетание звуков: Ж-И-В. Он представил себе их зрительно, буквами на мониторе, бессмысленными вдвойне, подчеркнутыми волнистой линией. Впрочем, смысла не имели никакие слова, и это тянулось уже очень давно, просто он никак не хотел замечать очевидного.

— Реакции в норме.

Писатель сморгнул и начал видеть. Сначала человека, сидящего у изголовья: незначительный темный силуэт и четкой деталью блеснувшая трубочка фонарика в руке, опущенной на колени. Потом все помещение, плохо освещенное, тесное, сверху слишком низкий потолок, напротив очень близкая стена, обшитая лакированным деревом, круглое окно… иллюминатор? Тоже смешное, длинное сочетание букв. Или аккумулятор? Разницы, если разобраться, никакой. Как я мог всю жизнь работать с ними, со словами?

— Вы меня слышите?…

Его назвали по имени-отчеству. Ничего забавнее и глупее этих звуков он, пожалуй, и не придумал бы.

Вспомнил правильный отзыв:

— Да.

Второй, не замеченный раньше человек негромко прокомментировал:

— Слава богу.

— Вам повезло, — сказал первый, о котором он успел позабыть, и слишком близкий голос ударил в виски. — Вы успели катапультироваться раньше, чем вышли из «слепого пятна». Вам вообще очень повезло. Как вы себя чувствуете? Я должен… готовы ли выслушать?

— Он в шоковом… — начал было второй, и первый перебил:

— В шоковом состоянии такое переносится легче.

Образовалась тишина, в которой плавал, как в аквариуме, подвисший вопрос. Писатель выпрямился, и помещение скакнуло, меняя ракурс:

— Я готов.

Человек рассказывал коротко и четко, блоками информации, сжатыми, будто в ленте новостей, второй уточнял отрывисто и точно, будто конопатил дыры. Слова и фразы, какими когда-то раньше писались книги, потеряли смысл, но в голых информационных единицах, в устойчивых мемах он еще оставался, складываясь во все равно бессмысленную картинку. Авария во время запуска синтез-прогрессора, цепная реакция, мировая катастрофа, гибель всего живого — но «слепые пятна», и всемирная служба спасения, и ему повезло; эта конструкция повторялась лейтмотивом, ему повезло дважды, трижды, миллион раз, людям так никогда не везет, удивительно, что именно он, писатель, международное культурное достояние… Они его узнали. И это было самое нелепое из всего.