Пансионат

Больше нельзя обманывать ни себя, ни других. Это реальность, жесткая, странная, необъяснимая — но она существует объективно, и погиб человек. Девчушка погибла у всех на глазах, и случилось это по твоей и только твоей вине. Если отказаться признать ее гибель, свою вину и реальность происходящего, понимает писатель, то погибнут все, включительно с ним самим. Причем последнее не принесет облегчения.

Они уже никуда не идут. Стоят или сидят на берегу, мокрые, залепленные песком, потрясенные, введенные в ступор. На песке темнеет широким языком след той единственной волны, прорвавшейся сквозь заслон неизвестной, но вполне материальной природы. Рассеянные по берегу клочья пены опадают на глазах, уходят в россыпь дырочек в песке. Шевелятся бурые комки водорослей, оставленные волной. Высокий парень по имени Тим до сих пор сжимает обрезок шнура двумя стиснутыми намертво кулаками, как будто еще надеется кого-то или что-нибудь удержать. Второй ролевик, Пес, по-детски плачет, неразборчиво скуля и шмыгая носом, и слезы на его небритых щеках неотличимы от капель морской воды. Остальные молчат. У них нечеловечески окостеневшие лица.

Надо что-то сказать, отрешенно думает писатель. Но слова давно лишены всякого смысла, ты же знал. И если до последнего пытался воспринимать эту реальность как иллюзорную, придуманную, сотворенную из собственных страхов и представлений о чуждом, то лишь потому, что в этой единственной плоскости мог чувствовать себя уверенно, хозяином, командиром. Ты словно вернулся в свою естественную среду — и только в ней мог вести за собой. Тебе поверили, за тобой пошли, но в основе всего лежал самообман, и ты знал, знал с самого начала.

Но выдумал другое. Не выдумал, безжалостно обрывает он себя, даже на сомнительное оправдание самоценностью творчества ты не имеешь права!.. нет, просто подхватил чужую идею, развил, облек в убедительную форму, встроил в логичную композицию все подвернувшиеся детали, изложил сюжет в своей неповторимой авторской стилистике, приправил философией и немножко метафизикой — это да, это ты умеешь как следует. А придумал мальчик. Мальчик Стас, щуплый студентик в очках, который, конечно, тоже погиб.

А получалось красиво. Аберрации, иллюзии, испытания. Эксперимент. С того момента, как мы ступили на землю пансионата, или даже раньше, с момента катастрофы, в которую попал каждый из нас, — чей-то чужой масштабный эксперимент. Герметичная модель общества под колпаком, социальные процессы, установление иерархии и так далее. Но соответствовать чужим ожиданиям — нельзя, оскорбительно, противно человеческой природе, и находится тот, кто прорывает герметичность, надеясь попасть на свободу… а вместо этого выходит на новый круг и уровень, и все становится непонятнее и сложнее. Но я-то контролирую процесс, не даю обмануть себя и других, и мы проходим путь до конца, выбираемся из всех ловушек и в конце концов слышим: спасибо. Или даже: кто бы мог подумать. Поздравляем. Совершенно неожиданные результаты.

Он тоже нашел бы, что им сказать. И что потом с ними сделать — он, писатель Восточно-европейского сегмента, влиятельная, черт возьми, фигура в мире!!!.. они бы пожалели, что намеренно мягко сказано. Однако возмездие как таковое не имеет решающего смысла. Главное, что…

Не было никакой глобальной катастрофы. Мир не рухнул, он стоит, как стоял — не самый лучший из миров, но меня-то он всегда устраивал, более того: мне жилось вполне комфортно и даже уютно в том по умолчанию несовершенном мире. И если быть совсем уж искренним перед собой, я никогда и не пытался всерьез его изменить.

Писатель смотрит на море. Показалось? — или волны действительно стали глаже, спокойнее, они лениво всплескивают скудными гребнями пены и сходят на нет, не докатившись до невидимой черты. Все равно. От этого моря надо держаться подальше, это очевидно — однако никто не порывается уйти. Сначала, в первый момент, когда они искали ее, нелепо связанные вместе одним полупрозрачным шнуром, который погубил бы их всех, если б она не… Отступить было немыслимо, невозможно. А теперь оно просто потеряло смысл. Прострация, ступор, сбой в человеческой программе, слишком трепетной и хрупкой в самый неподходящий момент. И нужен лидер. Тот, по чьей команде они встряхнутся, встанут, пойдут.

Почему всегда я? Почему не кто-нибудь еще?…

— Все здесь?

Оно вырывается само собой, и он просто не успевает придумать каких-нибудь других слов.

— Нет! — истерически, с подвизгом, рявкает Пес. — Не все!!!

И запускается белый шум, всеобщее бессмысленное говорение, жужжание, ропот — и движение, что уже хорошо. Вскакивают те, кто сидел на песке, стоявшие столбом срываются наматывать круги, кто-то подходит к самой морской черте, пытаясь нащупать заслон, несуществующий с этой стороны, кто-то, наоборот, пятится назад, стряхивая с себя приставшие водоросли и просохший песок. Неудержимо, на глазах, всеобщий столбняк оборачивается неуправляемым человеческим водоворотом. Писатель не уверен, что его услышат, скажи он теперь еще что-нибудь.

— У меня ребенок! И у нее никого, кроме…