Пансионат

Ее вопрос не имел ни цели, ни смысла, так, машинальная реакция, почти эхо. Девушка-стажер внезапно умолкла, и это было хорошо, поскорее бы она ушла. Наконец-то нашлась правильная, единственно удобная поза, мягкая и естественная, как положение улитки в раковине, и только самой раковины не хватало… или хотя бы пледа. Но плед остался там, где не осталось уже ничего. И пусть. Можно и так, под полупрозрачной бумажной простыней, лишь бы…

— Я пойду, а вы одевайтесь, автобус через полчаса.

— Какой автобус?

На этот раз она спросила осмысленно. Приподнялась, помассировала виски, зажмурилась и сморгнула, наводя зрительный и мыслительный фокус. Эта комната, минималистская и стерильная, явная больничная палата на вид, единственное яркое пятно — одежда на стуле… но автобус? Какой автобус, какие полчаса, ее же, наверное, должен еще раз осмотреть врач, ей ведь не разрешали вставать?…

Стажер обернулась в дверях. Встряхнула волосами, длинными, нечесанными, и сережка в носу, и джинсы бахромой из-под бумажной накидки, так не ходят в госпиталях, кто она такая, где я?!

Паника всплеснулась и опала, как пена на волне.

— Ну, прямо через полчаса вряд ли, они тормозы, — раздумчиво произнесла девушка. — Ой, сорри. Да, Пит?

С опозданием, будто на подвисшем видео, донеслись до сознания кислотные ритмы ее мобилки. Стажер кривила губы, и серьга-гвоздик на крыле ее носа подрагивала, словно глаз маленького животного.

— Никак. Завтра, может быть. И не звони, я же на работе, у нас тут сейчас… Конечно, не могу. Пиши в личку.

Опустила мобилку и посмотрела недоуменно, вспоминая вопрос. Да:

— Эвакуируют вас в безопасное место. Будете там жить, как будто… В общем, нормально будете жить. Вам скоро?

Она привычно произвела мысленные подсчеты:

— Недель пять-шесть… наверное.

— А, ну так это дополна.

И выпорхнула наружу, захлопнула дверь, оставила одну, убежала гулким топотом вдаль. Раньше, чем проклюнулись и обрели формулировку еще какие-нибудь вопросы.

Она встала — медленно, в длинную цепочку последовательных движений, придерживая живот ладонью и напряженно прислушиваясь к спине. Нет, спину не тянуло, больше всего болела ссадина на бедре, широкая размашистая полоса стесанной, будто наждаком, кожи, обработанная чем-то подсушивающим и жгучим. В нескольких местах под коричневой сеточкой йода наливались бугристые синяки. Расстегнув с треском липучку ворота, она сбросила полупрозрачную сорочку, переступила через нее, взяла за плечики платье: постирали, высушили.

В стеклянном прямоугольнике дверей отражался ее силуэт, совершенство округлых линий, изумлявшее ее каждый раз при случайном взгляде, поскольку такое тело не могло быть — ее, в этой иной, ошеломляющей эстетике не оставалось места ничему личностному, отдельному, своему. Она была — шедевр, бесценный и бессмертный. В отличие от всего остального, бренного и потому уже не существующего.

А он так и не увидел. Не прикоснулся, не обнял. Глупый.

Впервые за все время после конца света она вспомнила о нем, о Рыжем, которого ведь тоже больше не было… накатило и схлынуло, словно случайная волна от корабля, проходившего мимо. Какая разница, его же и не было никогда.

Переоделась и присела на краешек кровати. Ждать.

…Автобус стоял во внутреннем дворике, мокрый после дождя, облепленный, как постерами, разлапистыми листьями каштана, росшего у высокой стены, весь дворик был усыпан полированными каштанчиками и сморщенными их шкурками. Она опустилась на корточки и подобрала один, такой прохладный и гладкий к подушечкам пальцев. Тяжело выпрямилась, поправила сумку на плече. Оглянулась вопросительно: садиться?

Чуть поодаль, тоже косясь на автобус, топтались трое молодых парней, они курили, и дым просачивался сквозь толщу влажного воздуха, ощущаясь даже в мизерной концентрации; отступила, остановилась подальше. Наискось через дворик процокали каблучками две юные девушки, притормозили у самого входа, разглядывая одна салон, другая парней. Неизвестно откуда взялась целая толпа в странной одежде под средневековье, они казались заполошно-шумными, хотя не произносили вслух ни слова. Тихо прошли к автобусу маленькая девочка за ручку с отцом, они первыми вошли в салон, и белое лицо с темными глазищами прилипло к окну. Две старушки замялись перед входом, неслышно поспорили, после чего одна, крупная, поднялась внутрь, прижимая к груди круглую коробку, другая пропустила вперед обеих девушек и взобралась на ступеньки тоже. Мужчина и женщина вынырнули из-за угла, ожесточенно, хоть и почти беззвучно пререкаясь, и застряли у багажника. Еще одна пара, миниатюрные японцы, появились с противоположной стороны, и японочка обернулась, прицелившись в здание огромным фотоаппаратом. Двое немолодых мужчин примкнули к юношам, один прикурил, другой, помотав головой, поправил волосы театральным жестом.