Пансионат

К ней подбегает девочка. Рыженькая, с длинными косичками, почти ровесница, ну, может быть, на год младше. Останавливается напротив, в полушаге:

— Как тебя зовут?

И тут же, не дав ни секунды на ответ:

— Будешь с нами в прятки?

— Да, — говорит Карина.

И полетно бросается вперед, ее руки все так же раскинуты, словно тонкие крылья.

— Оставьте ее, я тут за ними присмотрю, — говорит Михаилу веснушчатый мужчина, оглядывая его с головы до ног. — Вам же надо переодеться. Поскользнулись на склоне?

— Да, — не уточняет Михаил.

— Здесь нужно поосторожнее. Легко поскользнуться.

Карины уже нет. Нет нигде!!!.. ну да, это же прятки, прятки, такая игра. Оставить ее здесь одну, неизвестно на кого, совершенно немыслимо. Михаил переминается на предпоследней ступеньке лестницы. Собеседник нависает над ним, кажется чересчур высоким, и он поднимается на шаг, становясь с ним вровень; правда, тот все равно выше на полголовы. Вдали за его плечом рыжий мальчик громко считает вслух, отвернувшись к стене.

— Дети адаптируются ко всему, — говорит его рыжий отец.

Михаил неопределенно кивает.

Его собеседник оборачивается, смотрит на сына:

— Будет хорошо, если они подружатся с вашей дочкой. Больше тут нет детей.

Больше нигде нет детей, мысленно договаривает Михаил, и к чему эти недомолвки, эти вечные эвфемизмы? Но думать в том же направлении дальше невыносимо. Как невыносимо уже черт-те сколько длинных, отсчитанных звонким мальчишеским голосом секунд не видеть Карину.

— Я иду искать!

— Не бойтесь, поднимитесь к себе, — повторяет рыжий. — Чтоб успеть вернуться до завтрака.

Мальчик перевешивается через перила, смотрит вниз, и в этот момент она появляется из-за приотворенной двери и опрометью бежит к стене, вся подавшись вперед, заранее вытянув руку, похожая даже не на птицу, а на яркий стремительный луч. У нее блестят глаза, у нее румянец на щечках! Михаил не видел дочку такой уже, наверное… очень, очень давно.

Нельзя забирать ее отсюда, пускай играет. Он прикусывает губу, собирает в пучок всю свою решимость и кивает отцу веснушчатых детей:

— Я быстро.

Не тормозя перед лифтом, он одним духом взбегает на третий этаж. Сразу не находит ключа, снова обшаривает карманы и все равно не находит, черт, но как же такое может быть, не фитюлька же, а громоздкая дура, эта деревянная груша! — неужели выронил там, на склоне?… слава богу, вот она, прощупывается внизу за подкладкой. Он снимает куртку, выворачивает ее, разыскивая, в каком из карманов дыра… Черт, черт!!!

За спиной какое-то движение, возня, шипящий недовольный шепот:

— Не лезь к человеку.

— По-твоему, нельзя уже и спросить?!

Михаил оборачивается. В двух шагах от него — молодожены из тридцать девятого. Женщина, маленькая и крепкая, вся какая-то по-воробьиному взъерошенная, словно не причесалась со сна, делает шаг вперед:

— Вы сейчас оттуда? Вы были на набережной? Это правда?

Он ничего не понимает.

— Идем, — худой сутуловатый мужчина тянет ее за руку.

— Да отстань ты! Мы имеем право знать или нет?! — и требовательно смотрит в упор на Михаила, вскинув круглый подбородок. — Там нашли труп?

— Труп, — негромко повторяет он, мысленно сопоставляя, постепенно проникаясь наползающим пониманием. — Мертвую девушку… Не знаю, я не видел.

— Эля, пошли. Завтрак.

— Значит, правда, — свистяще выговаривает она. — Я говорила. Нас всех тут убьют. По одному. Как и было задумано.

— Элька!!!

Муж тащит ее за собой, она упирается ногами, вырывается и что-то шипит ему сквозь зубы, и бьет в плечо маленьким кулачком; смотреть на них неловко, в таких супружеских сценах есть что-то даже более интимное, чем в сексе, категорически не предназначенное для посторонних. Михаил отворачивается, встряхивает куртку, запускает руку по локоть в ее скользкие внутренности. Ловит грушу за ее круглую спину точным цепким движением, будто сбежавшее мелкое домашнее животное, и вытягивает наружу.

Он переодевается лихорадочно, совершая массу лишних, несвязных движений, пачкая свежевымытые руки в глине, присохшей к штанам, выворачивая не туда рукава свитера. В открытую форточку доносится шелест листвы, пародийно похожий на шум прибоя. Если б у нас был южный номер, то, наверное, слышались бы голоса детей на веранде. Скорее!..

…Он выбегает из стеклянных дверей и прежде всего видит рыжего папашу, тот по-прежнему спокойно стоит у парапета и смотрит куда угодно, только не на детей. Михаил озирается по сторонам и отыскивает всех троих в углу веранды, они сгрудились голова к голове — две рыжие и одна черная, слава богу!.. и шепчутся о чем-то своем, детском, непостижимом.

Подходит ближе.

— …мой папа, — говорит Карина приглушенным загадочным голоском. — Он сам все это выдумал.

№ 39, стандарт, южный

(в прошедшем времени)

— А давай поженимся, — сказала Элька.

— Зачем?

В таблице на мониторе ничего не менялось, хотя, по идее, уже должно было. Гоша нажал «рефреш», сволочь, что ж оно вечно виснет в самый неподходящий момент? Монитор мигнул, но в таблице все равно ничего не изменилось. Наверное, пересчитывают. Ну?!..