#Панталоныфракжилет

Интригующим вопросом остается, почему немецкий и русский язык сохраняют французское окончание инфинитива, переделав его в суффикс, а английский язык при заимствовании французских глаголов окончание отсекает: applaudir – to applaud. Ведь, хотя русский и немецкий язык имеют синтетический характер и пользуются суффиксами, от этого чужеродного суффикса им проку мало – его трудно использовать для чего-то еще, присоединив к исконным корням. Даже Игорь Северянин с его явно галломанским уклоном словотворчества предпочел образовать глагол оглупить, а не *глупировать. И наоборот, мы бы могли с успехом говорить *третить[52], а не третировать, *галопить, а не галопировать, *фланять, а не фланировать. И тем не менее язык поступает с заимствованиями по собственным правилам, которые, раз уж он взялся их соблюдать, то соблюдает регулярно. Есть, конечно, и отклонения типа рисковать, ревизовать, но при ближайшем рассмотрении можно заметить, что они скорее образованы в русском языке от существительных риск и ревизия, чем от французских глаголов.

Если обратиться к заимствованиям из немецкого в русский, то мы увидим, что для немецкого или нидерландского (нижненемецкий, в сущности, и есть нидерландский) окончания инфинитива -en это правило не выполняется. Скорее оно действует в обратную сторону: немецкое -en в русском регулярно отпадает. Мы говорим смаковать, а не *смакенить, *смакеновать; драить, а не *драенить, *драеновать (нидерландск. draaien), штопать, а не *штопенить, *штопеновать (stoppen, stopfen), спринцевать, а не *спринценовать (spritzen); от существительных штраф, штрих, танец (нем. Straf, Strich, Tanz) мы без проблем образуем штрафовать, штриховать, танцевать (ср. strafen, streichen, tanzen), в отличие от французских пар галоп – галопировать (galloper), дебют – дебютировать и т. д.

В чем же дело? Как мне представляется, всего лишь в том, что французские инфинитивные окончания -ir/-er – ударные, в отличие от немецкого -en. А для русского и немецкого слуха ударное воспринимается как наделенное смысловой значимостью. В немецком ударение обычно падает на корень (это историческая особенность всех германских языков, которая, как правило, достаточно хорошо сохранилась в них). В русском столь жесткого правила изначально не было, однако в Новое время русский все больше и больше тяготеет к корневому ударению. Большинство современных носителей русского языка, увидев слово по́слушник, прочтут его как послу́шник. Повсеместно распространено произношение зво́нишь, позво́нит, вопреки ярости столичных интеллигентов, настаивающих на правильности звони́шь, позвони́т. И уж совсем никто теперь не скажет вари́шь, дари́шь, мани́шь, а только ва́ришь, да́ришь, ма́нишь – ср. у Пушкина: Ты пищу в нем себе вари́шь, у Некрасова: Посмотрит – рублем подари́т. Следовательно, в русском языке имеется некоторая тенденция относить ударение к корню слова. А поскольку во французских глаголах окончание оказывается обычно единственным ударным слогом[53], то вполне закономерно, что оно “прирастает” к корню (даже несмотря на то что наши соотечественники, через которых французские глаголы входили в русский язык, прекрасно понимали внутреннюю форму глаголов и видели, что ударный слог в корень не входит).

Однако возникает новая загадка – почему те же французские глаголы теряют свои окончания в английском: англичане скажут to march, а не *to marcher (ср. маршировать в русском). В английском ведь тоже исторически корневое ударение, которое во многом сохранилось и в наше время.