Пантелеймонова трилогия

Ничего божественного не находил он теперь и в словесных пряностях, сыпавшихся ему в голову откуда-то сверху, оседавших в памяти и щедро отпечатывавшихся на бумаге с каждой новой строкой. Погружение в рай обернулось огненным колесованием души, и теперь, садясь за новый рассказ, он чувствовал, как кто-то внутри него безжалостно подбрасывает раскаленные угли.

Новый рассказ Серджиу Викола начинался с опостылевшего кишиневского вида за окном. Ровно в десять утра писатель уже сидел за столом, за которым после обеда старший ребенок делал уроки. За окном открывался невеселый вид. Девятиэтажка, в которой проживали кишиневские знаменитости – члены правительства, депутаты парламента, крупные бизнесмены и пара артистов, – вместо чувства стабильности, которое дает могущественный сосед, с позапрошлого лета напоминала лишь о хронической зыбкости всего сущего.

Первыми появились люди с бензопилами. Действовали они быстро, шумно и за день управились с двумя десятками ореховых деревьев, многие годы создававших иллюзию единения «блатной» девятиэтажки с домом, на первом этаже которого мучительно думал над первой строкой писатель Викол. Между домами образовался пустырь, так и не успевший зарасти травой. Вскоре он превратился в оживленную и неблагоустроенную проезжую часть. Вдавливая в землю одинокие желтые одуванчики, по пустырю сновали самосвалы с песком, груженные мешками с цементом, кирпичами и арматурой. Машины осторожно объезжали пни, низкие, почти у земли, так и не выкорчеванные, но все еще напоминающие о временах, когда по осени здесь бродили пенсионерки с пакетами. Они шелестели грязной желтизной под ногами и тыкали своими палками именно в те места, где под листьями прятались упавшие с деревьев орехи.

То лето было безнадежно испорчено, а ведь он сделал все, что мог. Выпроводил обоих детей, вначале к бабушкам в провинцию, а затем, уже вместе с женой – на две недели в Одессу. Заранее составил план романа и не мог не нарадоваться, что один лишь сюжет занимает почти тридцать страниц. Перечитал три романа Мураками и «Модель для сборки». Впервые открыл, хотя и убеждал себя, что перечитывает, Сарамагу, Фитцджеральда и Фолкнера, удивляясь каждой новой странице, предвкушая пикантность рецепта, который его бесспорный талант способен сварганить из таких разных ингридиентов. То и дело открывал книжный шкаф, останавливая взгляд на третьей полке сверху, той самой, где примостились ценнейшие экземпляры семейного литературного тезауруса. Четыре номера журнала «Окна Магадана» с рассказами Серджиу Викола.

Когда три года назад напечатали первый из них, вместо дома напротив сквозь оконное стекло он увидел яркий свет и дальнюю дорогу. Дорога вела в Москву, где его ждали творческие вечера и презентации в книжном магазине «Библиоглобус». Он заранее краснел, видя, как его приглашают на сцену в «Президент-отеле» для вручении литературной премии. Мечты равнялись планам, это подтверждало и письмо главного редактора «Окон» Екатерины Румянцевой.

Сравнив его прозу с откровением, возникающим при обнаружении дорогого джакузи внутри дворового сортира, она, строго говоря, проболталась. Призналась, что публикация столь даровитого дебютанта – шанс не столько для автора, сколько для журнала. «Может, с „Нью-йоркером“ мы и не сравнимся, но хотя бы не лишат госфинансирования», – писала Румянцева, но Викола уже было не остановить. Он написал еще три рассказа, все они были опубликованы в магаданском журнале, и, представляя себя в Москве, в которой он к своим тридцати семи так и не побывал, Серджиу видел себя входящим в книжный магазин «Библиоглобус» на Мясницкой, в котором он знал каждый уголок и мог за минуту найти нужную книгу на вполне определенной полке. Конечно же, только мысленно, ведь и магазин он видел лишь в своем воображении, правда, изучив его во всех подробностях благодаря фотографиям и видеороликам из Интернета.

Вот он входит в «Библиоглобус» через, похоже, двойные двери. Дальше Серджиу – сама бдительность и торопливость. Втянув голову в плечи, он быстро идет по магазину, обходя выкладки с бестеллерами, новыми романами Сорокина и Быкова, прямиком в отдел зарубежной прозы. Вот и конечная цель, третий стеллаж справа, вторая полка снизу. «Два брата» Бена Элтона, второй, после «Слепой веры», роман англичанина, который Серджиу собирается прочесть. Впрочем, не это сейчас главное. Куда важнее другое, вернее – другая. Женщина с сорокинской «Теллурией» в руках. Книгу она не выронила, но взгляда от Викола оторвать не в силах. Он чувствует это, спиной видит ее взгляд, но себе не изменяет. Подхватив книгу Элтона, он почти бегом несется через весь магазин к кассе, проносится мимо ошарашенной женщины – возможно, она даже почувствовала запах его дезодоранта. Она все-таки роняет Сорокина, поддавшись головокружению от бархатного аромата его «Нивеи» и события, в которое невозможно поверить: только что перед ее глазами дважды промелькнул сам Викол, знаменитый писатель, с третьей попытки наконец-то получивший премию «Русский букер».