Теперь он мог разглядеть ее как следует. Лица других парней плыли (он даже подышал на стекло и протер рукавом – не особо помогло), но молодого Артура (он не сильно переменился) Альберт видел так явственно и четко. После он разглядел и подписи, о том, какая из них принадлежала руке его соседа оставалось только догадываться. А вот на обратной стороне рамы он обнаружил надпись карандашом – “Король Артур принес нам победу!”
Эбби улыбнулся. После кое-как поднялся, прихватил вино и прошел к кровати. До чего же мягкая и большая! Плюх! Он, предварительно залпом прикончив остаток алкоголя, зарылся в перины.
Пустая бутылка упала на пол, не разбилась, а несколько раз крутанулась.
VII. Подозрения
Когда Альберт разлепил веки, потолок все так же раскачивался, но за окном уже бурлила кофейная гуща ночи. Он поморщился – сигналом тревоги ему в глаза ударили алые неоновые цифры, плавающие где-то в бескрайнем космосе комнаты – электронные часы показывали 11:50 PM. Ввалившись сюда, он на них не обратил внимания, а сейчас устройство (точнее, его свет) стало неожиданным открытием, будто его корабль неминуемо подлетал к красному карлику.
– Ох ты ж! – Вечеринка-то уже давным-давно закончилась, Деб ведь планировала закончить до одиннадцати. Стало быть, его просто вырубило. Сколько он проспал? Часа два, нет, почти три… Басов, имеющих вид “туц-туц-туц”, он уже не слышал (музыку выключили вовремя, никто не хотел проблем с полицией), но за дверью все еще происходила какая-то возня, шарканье туда-сюда, доносились не особо приглушенные голоса и всплески смеха – народ пока не разошелся.
Эбби что-то заворчал вслух (язык плохо слушался, а во рту ощущалась сладковатая прель вина) и попытался сползти с кровати – делал он это все не как обычные люди – встающие с левого края или с правого, а, как и подобает пьяному, – полез куда-то вперед, запутавшись в белье ( роскошные простыни и пододеяльник из черного шелка – не только чудесные, но и ужасно скользкие!) и чуть не кувыркнувшись, приземлился на прикроватную тахту. После он вспомнил про рамку, перебирая ногами, вновь пополз наверх (до чего высокая кровать!), стал шарить руками, но искомой вещи нигде не оказалось.
– Да что такое?! – Андерсон выругался, не оставляя попыток, водил ладонями по гладким тканям.
– Интересное зрелище, – сказала Дебора несколько сонно. Эбби заозирался. Тут же маяком во мраке вспыхнула настольная лампа, осветив часть комнаты и саму девушку. – Очухался наконец, Андерсон?
Парень стал щуриться, ему вновь хотелось погрузиться во мрак.
– Что ты тут делаешь? – спросил он, понимая, хоть и не сразу, как тупо прозвучал его вопрос.
– Я тут живу, у тебя амнезия, Андерсон? – Деб не торопилась покидать кресло, так и сидела, переплетя руки и ноги. – Сколько пальцев ты видишь? – Она показала ему один перст – средний.
– Прекрати, ты поняла, что я имел… А где Чарли?
– Вот как раз наш милый Чарли сейчас с тобой и посидит. А мне пора, нужно выпроводить тусовщиков, пока они не разнесли арендованный за неприличную сумму этаж. Торндайк, похоже, не особо справляется с ролью властного хозяина. – В подтверждение ее слов за дверью начали топать и истошно вопить.
– Я брал с собой одну вещь… – Андерсон как-то беспомощно осмотрелся.
– Вот эту? – Дебора указала на тумбочку – на ней Эбби, уже привыкший к свету, разглядел рамку и фотографию в ней. Деб как-то уж слишком удачно ее поставила, будто она всегда и находилась в этой комнате возле вазочки и стопки книг. – Ты спал с ней в обнимку, решила – вдруг поранишься еще, поэтому убрала сюда.
– Это футбольная команда Артура…
– Я заметила. Не близко, но знаю некоторых парней.
– Я нашел ее случайно по пути к тебе.
– Хочешь об этом поговорить?
– Я… – Он замялся. – Не знаю.
– Прошло не столь много времени… И ты знал его лучше, чем кто-то с нашей группы. Да и твой дядя… Слушай, я не очень хороша в разговорах о смерти, ты уж извини. Одно дело говорить о каких-то метафорах в искусстве, об образах и влиянии всего этого на человека, несколько иное… Не могу вообразить твоих чувств, Андерсон. Ну, ты понял. Так что, извини…
– Тебе не кажется это странным? – спросил Эбби, выслушав ее признание. Он с ней согласился – смерть воспевалась в культуре, как ничто другое – будоражила воображение поэтов, писателей и художников (на каждой второй картине – то убийство, то похороны, то скелеты, черепа и кости; литературные описания – там еще похлеще!), о кончине рассуждали священники, философы и ученые, и костлявая старуха с косой (прямиком из рекламы в честь Хэллоуина) для них являлась неотъемлемой частью жизненного цикла всего сущего. Говорить об этом, как о неком абстрактном явлении, предмете для изучения – не так трудно, нежели ощутить ее веяние прямо в затылок.
– Что именно? – Дебора не совсем поняла вопрос.
– Мое поведение. Таскаюсь на вечеринке с фоткой умершего парня…