Пантера Людвига Опенгейма

И, наступая в стекло, пошел к выходу. Лея стояла над Пулем, лицо которого было уже закрыто платком. Стояла одинокая среди любопытных прохожих, и глаза ее не видели ничего.

2

Никогда еще мир не казался Давиду таким враждебным и ненавистным, как в эти дни. Их учитель дряхлел на глазах – теперь к завтраку выходил семидесятипятилетний старик. Баратран угасал, и сам чувствовал это. Как-то, проходя мимо его комнаты, Давид услышал невольный стон – это был стон отчаяния. «Это проклятие, Кай, наше с тобой проклятие! – хрипло причитал Баратран. – Мы должны были сгинуть там, в горах, но нам, глупцам, нужен был весь мир!» Да, он все бы отдал, чтобы помочь своим ученикам, но был бессилен. Лея запиралась у себя и не отвечала на стук. Она совсем забыла о занятиях. Но не Давид. Каждый день, как и раньше, он приходил в мастерскую и работал.

«Уехать, в Новый Свет, куда угодно, только прочь отсюда!» – думал он, возвращаясь к себе.

Трагедия, случившаяся с Пулем, могла повториться с каждым из них в любой день и час. Они оказались заложниками обмана полувековой давности!

В самом конце октября Огастион Баратран получил письмо из Гроссбада от старой подруги, которая готовилась отойти в мир иной и заклинала старика приехать. Для Баратрана это оказалась лазейка из той клетки, куда он попал. Лея и Давид даже не стали его отговаривать.

Накануне отъезда, незадолго до полуночи, старик пришел к Давиду.

– Дай мне правую руку, – сказал он.

И не успел Давид опомниться, как на его безымянном пальце, в свете ночника, сверкнул черный агат с золотым драконом.

– Теперь ты его хозяин, – сказал старик, – не Лея – ты. Я давно пожалел, что научил ее своему искусству. Но так случилось. Ты же, Давид, был рожден для него! – Он крепко сжал запястье ученика. – К добру или на беду – увидим. Главное, я дал вам великое знание, помни об этом. Остальное решит время. Если вы сумеете победить, возьмите учеников. И не двух, трех, а больше. А главное – простите меня. И держитесь вместе. Всегда.

Сказав это, старик ушел. Чувствуя непривычную тесноту, сковавшую безымянный палец, Давид хмуро улыбнулся. Перстень пришелся ему впору, точно отлили его специально для Давида Гедеона! Он забрался в постель и долго лежал, не смыкая глаз. «Некто, гордый и свободный, презревший власть Творца, пришел на землю, – точно шептал кто-то ему на ухо. – Покидая мир, Некто открыл ученикам будущее: он вернется – вернется для великой славы, чтобы снова взять Огонь, подаренный им, и покорить мир!»

3

В порту, под дождем, среди потока зонтов, чемоданов, плащей, Лея и Давид провожали Огастиона Баратрана. Ровно в десять вечера пароход «Святая Катарина», гордость и краса пассажирского флота города Гроссбада, должен был увезти старика прочь из Пальма-Амы.

Тяжелый гудок известил о скором отплытии, но Баратран и ухом не повел.

– Я всегда откладывал этот разговор, но другого случая, возможно, мне не представится, – оглянувшись на забитые пассажирами сходни, торопливо проговорил их учитель. – Я хочу рассказать вам о том, как погиб мой друг Кай Балтазар. В тот роковой день, в Новом Орлеане, иллюзионисты братья Валль условились от души посмеяться над привыкшими ничему не удивляться американцами. Публика свистела, палила из пистолетов. Дикари, одно слово! В тот вечер по жребию выпало первым выступать мне. Я был на высоте. Публика дрожала от восторга. Потом наступила очередь Кая. Он не пожалел никого. Проклиная наш уговор, я ожидал, что в любую минуту может начаться паника. Огненный Дракон, что спалил войско Амрата Чандра, был всего лишь младшим братишкой чудовища, которое создал Кай. Он пылал, как огонь геенны! Зрители были предупреждены, что это всего лишь трюки, но надо было видеть лица людей! Этот Дракон был исчадием ада, дьявольским детищем, способном пожирать не тела, но души. Тогда я думал только об одном, как мог Кай Балтазар, мой друг, создать это?! Чудовище взмывало к куполу цирка, бросалось вниз, проносилось над головами зрителей. А потом метнулось к Каю. Вспышка на мгновения ослепила всех, в том числе и меня. Но я все же уловил, как Кая подняло и швырнуло в сторону. В зале завопили, а когда включили свет, оглушительный визг женщин разорвал мой слух. Он лежал на ступенях, между рядами, вернее, то, что от него осталось. Обожженный, окровавленный, поломанный, без лица…

Рассказ старика стремительно захватил и унес Давида в свою реальность, но отпустил так же скоро: последний гудок «Святой Катарины» в мгновение разбил манеж в далеком американском городке, разметал обрызганных кровью Кая Балтазара испуганных женщин, и Давид очнулся. Нет, не только смерть деда Леи так поразила его: он вспомнил другое – свой танец на берегу и огненного зверя, стремившегося подчинить его себе – подчинить или уничтожить.

Капитан, стоявший на мостике, готов был в любую минуту поднять рупор и отдать команду об отплытии, но по сходням еще поднимались пассажиры.