Пантера Людвига Опенгейма

Дама за одним из столиков, схватившись за шею, захлебываясь кровью, тащила за собой скатерть и посуду. Второй матрос с простреленной грудью упал на колени и следом рухнул у самых ног полковника. Пуля из револьвера капитана Гризо ударила женщину, расстрелявшую весь барабан в считанные секунды, в плечо. Она схватилась за рану, несмотря на темную кожу, побледнела от боли, попятилась. И не сводя глаз со своих врагов, не находя никакой опоры и теряя сознание, повалилась на ковровую дорожку…

Открыв дверь в каюту «46», полковник остановился на пороге. Доктор, маленький человек с печальными глазами, уже собирался уходить – он закрывал саквояж.

– Вы его друг? – спросил он у полковника.

– Случайный знакомый.

Доктор кивнул:

– Он был атлетом, этот господин Баратран. Всю жизнь со смертью, а привыкнуть никак не могу. А, верно, и не нужно? – Он был не против переброситься парой словечек с первым встречным. – Как вы думаете?

– Не нужно, доктор, не нужно, – перешагивая порог, проговорил военный. – Тем не менее вас ждут в ресторане. Там случилась целая баталия. Есть убитые, раненые. Врач из пассажиров уже хлопочет. Ступайте.

Доктор печально поглядел на полковника и, прихватив саквояж, поклонился и вышел.

Полковник остановился у стола. Среди прочего, перечисленного доктором, там было запечатанное письмо, предназначавшееся в Пальма-Аме некоей Лее Вио, до востребования. Кем приходилась она, эта Лея Вио, старику, с которым он был едва знаком? Полковник рассеянно выпустил конверт из рук. На пороге грузно обернулся. Последний раз взглянув на опрокинутого смертью человека, укрытого простыней, полковник вышел из каюты.

5

Смахнув рукавом со стола чернильницу, он выскочил из кабинета. Давид уже пробегал гостиную, когда противоположная дверь ее распахнулась и перед ним выросла Лея. Без кровинки в лице, с полными отчаяния глазами. В ее прижатой к груди руке был клочок бумаги.

Сердце Давида сжалось. «Зачем так было кричать?» – подумал он.

«Пароходство города Гроссбада извещает вас…» Давид пробежал глазами телеграмму. И тут же взглянул на Лею.

Боль ее была велика. И Давид неожиданно понял, как дорога ему эта женщина, бесконечно близка, несмотря ни на что. И еще, что их осталось только двое в этом мире – жестоком, враждебном.

Только двое: он и она.

Но слова «убит двумя неизвестными» отрезвили его.

– Нам нужно уехать, немедленно, – проговорил он, глядя в невидящие глаза Леи. – Здесь оставаться нельзя. Эти двое схвачены, но появятся другие.

– Неужели его и вправду уже нет? – прошептала она.

Он заботливо усадил ее в кресло. Затем налил рюмку коньяка и заставил Лею выпить. Минут пять он курил, вымеривая комнату шагами, затем подошел к телефонному аппарату, поднял трубку.

– Алло, сударыня, мне необходим телефон комендатуры. Да, да. Спасибо.

– Что ты хочешь сделать? – спросила Лея.

– Избежать смерти… Да, алло. Скажите, могу я услышать лейтенанта Эдуара Вио? Друг его сестры. – Он назвался. – Это неотлагательно. Да, благодарю вас.

Давид бросил взгляд на затихшую в кресле Лею. В гостиной громко лопотали часы.

– Эдуар? – раздавив папиросу в вазочке для булавок, оживился Давид. – Здравствуйте. Да, это Давид Гедеон. Извините, что беспокою вас, но другого выхода у меня нет. И мне бы очень хотелось, чтобы старые разногласия сейчас не помешали нашему разговору. Три дня назад на пароходе «Святая Катарина» был убит Огастион Баратран. Да. Но это не все… Эта смерть – продолжение гибели Карла Пуливера… Если бы речь шла только обо мне, я не стал бы вас беспокоить. В большой опасности и ваша сестра. Я прошу вас помочь нам… Да, Спасибо. Бульвар Семи экипажей, дом шестьдесят семь. Да. Позвоните три раза. Мы ждем вас. Благодарю, благодарю.

Давид положил трубку и обратился к Лее, с которой на протяжении всего разговора не сводил глаз:

– Теперь слушай. Это счастье, что твой брат временно оказался в Пальма-Аме. Ты уедешь сегодня же и поселишься при штабе гарнизона. Я уверен, адъютант генерала Ф. сможет устроить это для своей сестры. Главное – у тебя будет охрана. Я присоединюсь к тебе, если все выйдет удачно, чуть позже. Сейчас я просто не способен предпринять что-то большее. Тебе необходимо понять: люди, которые шли за Огастионом Баратраном полвека, не остановятся ни перед чем.

Лея, подняв голову, упрямо посмотрела на Давида. Он вдруг заметил, как едва уловимая волна прокатилась под кожей на скулах молодой женщины.

– Иногда мне кажется, что я ненавижу тебя, – проговорила она. – Как теперь ненавижу все, к чему оказалась привязанной еще девчонкой!

– Что ж, – затянувшись новой папиросой, усмехнулся Давид, – скажи об этом своему брату. Ты очень обрадуешь его. Вот только жаль, что этого никогда уже не сможет услышать Огастион Баратран.

– Господи, – Лея устало закрыла лицо руками. – Пойми меня, я хочу принадлежать себе. И больше никому. И ничему. Я не желаю ни от кого прятаться. Это мерзко, гнусно. Будь что будет, мне уже все равно.

– Мне не все равно! – зло бросил он.

Лея недоуменно покачала головой: