Панцирь

Я изменил подход – саданул ногой в колено. Мусорщик крякнул и попытался ответить, но дубинка ушла мимо. Затем использовал ноги еще несколько раз. Удары чаще всего прилетали по внешней стороне бедра – это его злило. Плюнув на защиту, он напал: ударил снизу и быстро. Я такого не ожидал. Разум все отметил, но тело из-за ограниченности ресурсной базы не поспело. Отпрянул, нить задела предплечье левой руки. Плоть ужалило, и кисть повисла, неспособная двинуться.

Гуль.

Решив блефовать, рванулся в сторону меча. Он поверил. Дернулся следом, не рассчитал повреждения, и подбитая нога не выдержала – рухнул. За секунду оказался возле него. Боец отмахнулся дубиной, но удар ногой по голове прилетел быстрее. Я трижды впечатал пятку ему в затылок и височную часть.

Вот и всё.

Был доволен собой, хотя бой прошел достаточно неуклюже.

Через двадцать одну секунду вернулась чувствительность кисти.

– Замечательно, – прошептал я.

– Ба, бестолочь, да мы сегодня без ран.

– Как ты и говорила, Желчь, они мусор.

– Так это же “мусорщики”, Танцор. Чего ты вообще ожидал? – в ее голосе смех.

– Не знаю, но мне это было необходимо.

– Чувствуешь себя лучше?

– Чувствую себя дхалом.

Она радостно засмеялась.

Я невольно улыбнулся.

Подобрал меч, посек глотки громилы и “щитовика” и пошел в сторону подстреленного.

Раненный корчился, стремился отползти. Я дошел до него. Глянул – там пацан. Лет пятнадцати.

Глупец.

Из рта потоком струилась кровь. Маску уже и сам сорвал – наверное, задыхался.

– Marer ba, kita, kita. Marer sog, – прошипел он в слезах. – sog. Marer.

– Marer, мелкий. Полный marer, – я порезал ему шею лезвием. – Рано ты влез во взрослый мир. Не испачкай Бездну своим дерьмом, болезный.

Оставался только пленник.

Пригляделся: по фигуре определенно женщина. Сидела на снегу возле саней. Была привязана. Глядела с удивлением, без страха, не совершая при этом лишних движений. Нос и рот закрывала чёрная маска.

Желчь поинтересовалась:

– Бабе тоже мечом по горлу?

– Не говори глупостей.

– Ну а вдруг у тебя настроение такое замечательное, что ты решил вообще всех встречных “радовать”. А что? Все веселее, чем просто куда-то бесконечно шлепать по этой серо-мировой блевотине.

Подошел ближе.

Молодая.

Видно, что ее били, но деталей повреждений за маской не разглядеть. Под маскхалатом не было одежды. Мерзла – ее потрясывало. На голых руках серые пятна. Наверное, какое-то время провела без фильтров маски. Черные и грязные волосы длиной по плечи. Та часть лица, которую я видел, отмечала печать удивления.

Спросил:

– Язык знаешь?

– Да. Есть.

– Не в идеале?

Пожала плечами:

– Не учат.

– Эти?

– Мусорщики. Да сожрет их яйца Бездна. Завершили моих промысловиков.

– Твоих, – кивнул. – Друзей?

– Хозяев.

– Рабство? – поморщился.

– Рабство.

– Вонючий зверек, – радостно прокаркала Желчь. – Добей и не мучайся. Не создавай передвижных зверинцев.

– Желчь, я сам разберусь что мне НЕ создавать.

Она лишь засмеялась.

Способность людей превращать сородичей в рабов, воровать их волю, всегда вызывала во мне эхо отвращения – это помнил четко.

Смотря на ее фигуру, я думал о порочности и несовершенстве организованных людьми общественных систем.

Перерезал веревки на руках. Она поднялась, потерев запястья:

– Благодарность, – в голосе недоумение.

– Ты свободна.

– Так не думаю, – взгляд строгий. – Переходное право.

– Что?

Желчь опять зашлась в приступе смеха. Поди все считала заранее.

– Они завершили моих хозяев – стали хозяевами, владение. Ты завершить их. Цепочку провести сможешь или необходимость помощь?

Чуть приподняла брови.

Нахмурился:

– Мне это не нравится.

– А есть варианты?

Огляделся. Она здесь умрет, даже если я отдаем ей половину бандитского скарба. Если пойдет со мной, скорей всего ее тоже ждет смерть.

Эмоций нет, моды бездействовали. Все что ощущал – легкую дрожь раздражения за лабиринтами мыслительных маршрутов.

– Нет. Я не возьму тебя.

– Ты, когда мимо хтон бесхозного проходить – брать?

– Брать.

– Пригодиться?

– Пригодиться.

– И я пригожусь.

Весомый аргумент.

– Мои тропы опасны – ты умрешь на них.

Пожала плечами:

– Я смерть сейчас тут. Так что бери хтон. Ответственность. Выгода. Тело. Если рабство нет, ты ответственен за прирученных. Если спасаешь, то спасай до конца, а не делать вид. Нас таких звали kahatan – трепачи. Не существуй kahatan, существуй дхал. Дело и слово.

Желчь пробурчала:

– Выбей ей зубы, Танцор, она меня бесит. Для раба говорливость – дефект.

Моды скрипели.

Я спросил:

– Прошлые хозяева не наказывали тебя за подобные речи?

– Прошлый, Соррен любил такое, – ответила, покачав головой. – Нравиться рваться беседы, спор под вино, после ночь, постель. Старик был хороший голова: нажива, змей, доброта – свой, ярость – чужой.

– И ты была “свой”?

– Все так.

– Ваши отбиться не смогли?

– Не смогли. Засада. Но одного из этих грязных, – кивнула на труп. – Закончили. Но их было больше. Разделились. Не все хотели дхала. Риск. Пустой. Спор. Шли у кого личное.

– А если по порядку?