Панцирь (СИ)

Кентавр спустился обратно. Он добрался до трупа Идола, погрыз его еще немного и, в конце концов, отправился дальше, свернув на запад.

Мы так и лежали: не говорили, не двигались — пока фигура не пропала, скрытая громадой соседнего холма. Только тогда я осмелился спросить:

— Ты понял какой урок?

— Даже и не знаю, братец, — Звездочёт грустно вздохнул. — Воровать — плохо?

— Мы слабы, — пояснил ему.

Он удивленно поднял бровь:

— Ничего нового. Но он семнадцатый. Не думаю, что таких прям много. В ресурсной гонке, в конкурентной среде, подобные сильные твари будут неизбежно убиваться друг об друга.

— Может и так.

— К тому же он достаточно дружелюбен, братец, ты не находишь?

— Нет. Как-то не удалось найти его дружелюбность, — пробивалось раздражение. — Я оказался занят сражением. Понимаю, что у тебя было полно времени оценить все его личностные качества из лежачей позиции.

— Ты съел мою удачу, Танцор, — засмеялся Звездочёт. — Кому-то все везение Гаата и достойные развлечения, а кому-то тараном по морде и баиньки.

***

Пришлось встать лагерем на холме нашего позора до следующего утра. Требовалось прийти в норму.

Разум жгли вопросы: Кто такой, хади его раздери, Странник, который просил за нас? Как он связан с Былыми Владыками? Что это вообще значит — кто для этого проклятого хата Былые Владыки? Чатуры? Королевская кость? Запертые Боги?

Внятные ответы не появлялись, а логические цепочки рушились под своей же тяжестью; слишком я был избит для сложных размышлений.

Костер помог. Тепло дарило надежду и даже казалось становилось в физическом плане как-то легче.

Последствия давления на голову: тягучая мигрень, забившая фон, — ушла ближе к вечеру, однако левое ухо определенно стало хуже слышать.

Звездочет предпочел какое-то время вообще не двигаться; лишь через два часа он вправил себе нос. Еще через час попытался распрямить нагрудную пластину панциря, но без инструментов и с одной действующей рукой — это оказалось пустой тратой времени и выглядело скорее смешно, чем полезно. Я постоянно ловил себя на том, что морщусь, слыша его тяжелое дыхание.

Что это — раздражение?

Пытался с ним бороться. Получалось плохо.

Его слабость задевала?

Подсознательные иерархическиезакладки бурлили?

Похоже.

Следующие полчаса Звездочет выискивал оружие в снегу, а я глядел как собрат, шатаясь, блуждал из стороны в сторону.

Зрелище удручающее.

У обглоданной жертвы Амтана мне удалось урвать относительно-чистую штанину; остальная одежда превратилась в месиво из рванья, перепачканного всем чем когда-то было это сломанное тело.

Инструментов, оружия или личных вещей, конечно же, не нашлось да я и не рассчитывал на это; проверял скорее рефлекторно.

Левое плечо Звездочет вправил мне сразу же как нашел меч. С одной рукой далось это дело трудно, но он добавил усилие ноги в ботинке и, спасибо Матери, мы привели меня в боеспособный вид.

Из полосы ткани я смастерил импровизированный бинт, им и перетянул рану на правом плече.

В идеале, оставалось поесть. Четыре дня уже и нитки корня в желудке не было. И до этого крайне жалкий рацион отравлял слабостью.

Учитывая, как нас отделали — все паршиво. Мы просто не сможем восстановиться. Мой хтон еще потянет время, а вот к боеспособности Звездочета уже сейчас возникали вопросы. Несмотря на бойкую горделивую речь и проскакивающую иронию, он был полон слабости, фатализма и отчётливо виднелась сбивчивость поведенческих паттернов в обыденных движениях. К тому же выглядел Старший крайне болезненно. Хоть кровь с лица и оттер снегом, но нос опух, тощее лицо пошло черно-синими пятнами. Со сломанной кистью он так ничего делать не стал, на попытки помочь ему отмахивался. И тяжелое дыхание из-за искорёженного панциря никуда не делось.

Поздним вечером грелись у костра. Я пытался думать о нашем положении и как все это решать, выходило плохо.

Сигул не появилась. Значит сияла вчера, пока спал.

Ну и хорошо. Лучше бы ей нас такими не видеть.

— Что дальше, Старший?

— Чувствую еще одно тело Идола, вновь на севере, — с горечью сказал он.

— О, Всетворец.

— Да. Удача бы не помешала.

— Удача — это единственное что может нас спасти.

— Твоя правда, братец. Но что с того?

Я задумался, а затем позволил себе улыбнуться.

А, действительно, что с того?

***

Еще десять километров пути, и мы вышли к старой мощенной дороге, между каменными булыжниками которой проросли сиреневые и ржавые сорняки. Первое желание съесть их подавлено конкретной мыслью — они ядовиты.

Двигаться стало проще. Так мы шли по дороге четыре дня. Теплело, снегопадов не было.