Панцирь (СИ)

— Пусть будет, — очевидно растерявшись, ответила женщина. — Форух дай им доф. Дорога предков оказалась тяжела, это очевидно. Уважить их, угостить — это то, чему будет радо небо.

Угрюмый снял с бока зверя массивную флягу и передал мне.

Я кивнул, пытаясь изобразить благодарность. Думаю, вышло плохо. Скрутил крышку.

Понюхал.

— Кровь батара и питающие смеси, дхал, — пояснила Женщина недовольно. — Никто не думал вас травить.

Понятно, нарушил местный этикет. Хади ловко бы различал все эти потенциальные тонкости нутром — я же спланирован и произведен не для таких движений. И жалеть нет нужды. Впрочем, жалости и не было; небольшая социальная скованность и ощущение внутренней неловкости — все что обеспокоило меня на миг.

— Батар — биомодернат зверя, которого вы называли быком, уважаемые, — пояснил Угрюмый.

Набрал полный рот вязкой жижи. Сделал пять глотков и остановился. Сам не понял откуда во мне эта жадность. Я не знал цену того, что принял, поэтому счел необходимым знать меру в утолении голода.

Доф оказался великолепной штукой. Кровавое месиво, заправленное острыми и сладкими приправами, разбавленный алкоголем и незнакомой химией.

Примитив-удовольствие волнами штурмовало разум. Напиток, если его можно так назвать, бил в голову, при этом был чересчур соленным, но не отталкивающим. Насыщал сверх всякой меры. Казалось наелся за все дни голодовки. Искажение восприятия, конечно, но это уже не особо важно — теперь главное удержать в себе угощение, переварить.

Передал флягу Звездочету. Тот пил еще более жадно — я даже не смог определить выглядел ли он в большей степени жалко или же жутко. Наверное, также предстал перед “путниками” и я: исхудалый, избитый гуль с окровавленной пастью.

От Звездочета насчитал девять глотков. Он явно не спешил изображать порядочность и не собирался блуждать по незнакомому нам лабиринту этикета.

Что ж — и это правильно.

— Откуда вы знаете наш язык? — спросил, утерев лицо.

— Фуркат обязан знать его, — Женщина пожала плечами. — Теперь это язык Каганата, нашей родины, и мировой торговли. Неуместно называть его вашим, уважаемые. Вас осталось слишком мало, чтобы забрать право уникального владения на столь ценное. Куда ведет вас небо?

— На север, — ответил Звездочет.

— На север и привязанному бы не советовал соваться, там удача, как жопа хагаса, высрала алтарь Идола, — сплюнул Безносый.

— Оттар, — строго сказала Женщина. — Мало тебе плетей за твой язык?

— Извини, узловая, — склонил голову тот. — Правда твоя.

— Мы все равно пойдем, — с безразличием в голосе произнес Звездочет. — За Идолом и шли.

— Понятно, — в голосе Женщины проявилась грусть.

В попытке узнать больше, томящийся от уколов любопытства, я спросил: — Что вы вообще забыли в этой глуши?

— Со всем уважением, вам это знать ни к чему, — бросил Угрюмый.

— А жаль, — протянул Звездочет.

— Многие знания — многие печали, — развела руками Женщина; мне показалось в ее голосе была улыбка. — Вы пустые?

— Что имеешь в виду?

— Пустые, лишенные памяти.

— Да. Похоже на нас.

— Вас с каждым годом все меньше.

— Дхалы не бесконечные, — Звездочет пожал плечами. — Всему приходит конец.

— Что верно, то верно, — вздохнула Женщина. — Но было бы здорово, если б вас где-то штамповали.

Удивившись, я поднял бровь:

— Оскорбиться или счесть хвалой?

— Быть мечтательной — значит оскорбить дхала? — парировала она.

Я не смог сдержать улыбку, а Звездочет громко рассмеялся.

Женщина дотронулась до шеи: ей, явно, сделалось неуютно. Не поняла нашего веселья. Удивленный тоже не понял этого, оттого опустил ладони на рукояти пистолей, торчащих из-за пояса. Остальные не двинулись и ничем не выдали беспокойства. Сделал вывод что Женщина и Удивленный из них младшие по возрасту, либо не имели дел с дхалами.

— Нервы, — пояснил я, кивнув на заливающегося Звездочета.

— А говорят дхалы не умеют.

— Чего не умеют?

— Нервничать. Чувствовать, — странное прозвучало в ее голосе.

— Многих ты знала?

— Видела двух. Не общалась, дел не вела. Слухами полны мои представления.

— Чувствовать значит жить, узловая. Странно, что я поясняю такую вещь. Мы похожи на мертвецов?

— Есть немного.

Звездочет зашелся в новом приступе, махнул рукой и отошел на несколько шагов, явно наслаждаясь своим состоянием.

— Дхалы умеют все. Накопительный эффект, узловая. Нас потрепали и путь был тяжелый, а разговор с вами как отголосок былой нормальной жизни, призрак, вот и прорывается всякое глупое.

— Кого же вы встретили?

— Амтана.

Путники встрепенулись. Не беспокойство, но в движениях похоже на охотничий азарт.

— Узоры?

— Семнадцатый.

Угрюмый присвистнул.

— Как выкрутились? — спросил он.

— Смекалкой и удачей.

— Истина? — поинтересовалась Женщина.

Я не хотел ей врать.

Улыбнулся.

— Нет. Он наигрался с нами и изорванными отпустил.

— Это странно.

— Не то слово, узловая.

— В чем он был силен? — жадно спросил Угрюмый.

— Что ты, друг, имеешь в виду?

Он добавил жестов руками: