Панцироносица. Наука против волшебства (СИ)

Она почувствовала, как кожа на голове под волосами чуть ли не загорелась, а в груди появилась тяжесть. Она бросилась к учебникам на столе, схватила биологию, раскрыла её на таблице наследования, отыскала нужный ряд… Взглянула на сноски внизу:

«… Ребёнок не наследует четвёртую группу, если хотя бы один из родителей имеет первую группу, вне зависимости от пола родителя… »

И как только она сама не заметила этой строчки?

Эти слова являлись приговором без права на обжалование.

Кира — падчерица, а не дочь. Мама — не мама, а мачеха. Отец не отец — отчим. Сашка — сводный брат. Кира — приёмыш. Подкидыш. Сирота.

Тут же перед глазами поплыли картины одна малоприятнее другой. Что-то похожее на сюжет дешёвой мыльной оперы. Девушка из провинции, приехавшая в Белокаменную с твёрдым или почти твёрдым намерением стать звездой. Выйти замуж за олигарха. Поступить по протекции в МГУ (а может, купить диплом). Молодой любовник, избалованный богатенький Буратино, выставивший провинциальную зазнайку за дверь после известия о беременности. Возвращаться домой, не покорив Москву, стыдно…

Или школьница того же возраста, что и Кира, четырнадцать лет назад внезапно решившая повзрослеть.

Что бы там ни происходило, кем бы ни была непутёвая мать, ясно одно (и на том ей спасибо)- аборт она делать побоялась, но и ребёнок ей был без надобности — мешал карьере, личной жизни, кричал громко, требовал внимания… Куда лучше родить и написать отказную. А то и вовсе умудриться родить вне стен медицинского учреждения и бросить дитя у чужого порога.

Кира стояла посреди комнаты, бессмысленно глядя на стенку. Учебник выскользнул из рук и шлёпнулся на пол.

— Послушай меня, Кира… — Норка встала с кровати и шагнула к девушке.

— Отстань! Не трогай меня! — Кира упала на кровать и спрятав лицо в подушку, разрыдалась.

Норка кляла себя на все лады за болтливый язык. Но, с другой стороны, разумно ли было откладывать этот разговор или вообще забыть про него? Ведь не только Ирина Васильевна понимала, что в Кирином случае её родители — не совсем её родители. Все, кто слышал Кирины ответы, мог сделать те же выводы. Та же Эммочка Мокрецова — ведь Норка видела, как та внезапно задёргалась… Или не в меру умный Ромчик Юмашев. А что у них на уме, только Богу известно.

— Кира, ты слышишь меня? — Норка села рядом, — ну подними же голову…

— Я не хочу никакую другую маму, я хочу только эту, которая сейчас! — завыла Кира.

— Но никто не отнимает у тебя твою маму, — сказала Норка, гладя подружку по волосам.

— Норка… — девушка ткнулась лицом в подружкину грудь, — что мне теперь делать?

— Послушай меня… — замялась Норка, кое-как выуживая нужные слова, — за все прошедшие годы тебе хоть словом, хоть чем-нибудь намекнули, что ты чужая? Можешь вспомнить такое? Нет? Значит, не имеет значения, от кого ты родилась…

— Но кто я тогда? — размазывая слёзы, прохныкала Кира. Она не находила в себе сил трезво обдумать своё положение и говорила вслух всё, что приходило в голову.

— Да какая разница, кто? Почему твоя настоящая мать обязательно должна быть плохой? А может, она ждала твоего появления, но просто умерла при родах, а её родичи тебя кинули? Или тебя перепутали в роддоме и сейчас где-то живёт та девчонка, что твоей матерью выношена, а ты здесь…

— Я не хочу к другой маме, я хочу здесь, с моей… — застонала Кира.

— Да что тебе далась эта другая мама? Слушай, ты ведь… ну если ты родилась не от своей мамы, значит, она… или твой отец… что-то они в тебе увидели? Чем-то ты их привлекла, раз они признали в тебе свою? Тогда, давно, когда ты была грудничком?

— Зачем мне всё это, Норка… почему ты мне всё это рассказала? Мне плохо, Норка… очень плохо… — и Кира вновь ударилась в слёзы.

— Вот что, Кирка, — сказала Норка, когда подружка наконец успокоилась, — довольно плакать и киснуть. Всякий человек имеет шанс обнаружить в своём прошлом нечто похожее на твой случай, а может, и что-нибудь пострашнее. Твоя настоящая мама уже никогда не придёт. Если уж за четырнадцать лет не пыталась отыскать, то… а может, она уже давно умерла. И не важно, кто она. Может, она и не так сильно виновата, как это кажется, потому что… мало ли что в жизни бывает…

— Я всё равно чужая, — прошептала Кира.

— Какая разница, какая ты? — воскликнула Норка, — ты такая же, как и вчера, неделю назад, или год… Неужели ты думаешь, что после Иринкиных вопросов я буду любить тебя меньше? А каково тогда тем людям, что удочерили тебя? Они сколько лет знают то, что я знаю лишь несколько часов?

— Так скоро все узнают про это…

— Иринка — умная, будет помалкивать. Не знаю насчёт Мокрецовой, она по жизни чудная какая-то, но ничего… будет нарываться, получит звездюлей, так что никакой Склифософский заново не соберёт. А вот Ромчик… нет, тоже не знаю. Тот ещё шпикус. А все остальные, кто в классе был, балду гоняли, небось уже и не помнят, что ты там у доски говорила…

— Прости, Норка, — всхлипнула Кира, — за то, что вызверилась на тебя. Но ты меня просто убила. Я не узнаю себя… что делать теперь? Говорить маме, что я всё знаю… про это?